Впрочем, какими бы ни были причины, по которым тот или иной предмет оказывается значимым для социума бабуинов, оказавшись объектом их желаний, такой предмет немедленно занимает совершенно удивительное место в структуре их социума. Их обладатели могут часами рассматривать подобные предметы даже в одиночестве – состоянии, которое в иных обстоятельствах бабуинов крайне пугает, – или же, наоборот, пытаться поднести их к мордам иных особей и даже людей. Самка бабуина постарается повесить на себя наиболее ценные из осколков, находящихся в ее распоряжении, при любом сборище своего бабуиноклана. В тех же случаях, когда обладателем подобного предмета оказывается бабуин мужского пола и символическая ценность этого объекта относительно высока, некоторые встреченные им самки будут пытаться продемонстрировать его обладателю свои половые органы. Подобное поведение даже вызывает некоторое удивление. Действительно, в иных обстоятельствах самки бабуинов склонны издавать всевозможные звуки, привлекающие к ним внимание, в основном при приближении наиболее крупных и агрессивных самцов. Однако при наличии подобных ценностно маркированных предметов внимание значительной части самок переключается и на таких их обладателей, которые в другой ситуации, вероятно, этих самок бы не заинтересовали. Наконец, способность бабуинов обоего пола приносить всевозможные жертвы ради подобных предметов совершенно удивительна. Кармелиты рассказывали о многочисленных случаях гибели бабуинов при попытках кражи всевозможной утвари в монастыре или у деревенских жителей. В тех же случаях, когда те или иные относительно редкие предметы бабуинам доставались, они становились объектом восторженного – часто почти религиозного – почитания. Так, по утверждению феллахов, выкраденное у них деревянное корыто стало объектом коллективного преклонения, после чего из деревни исчезли и все деревянные ковшики, очевидно истолкованные как «малые корыта». Спаренная же ячейка бабуинов во многом выстраивает свое существование вокруг всевозможных подобных предметов, которые ее членам удалось добыть тем или иным способом.
В свете всего сказанного выше нет ничего удивительного в том, что впечатление, произведенное бабуинами на средневекового человека, было столь сильным, что и в еврейской, и в христианской, и в исламской иконографии их изображения занимают чрезвычайно заметное место, опережая большинство других животных и «чудовищ». Однако отношение к ним тех людей, которые были вынуждены сталкиваться с бабуинами в повседневной жизни, было во многом противоположно восторженным рассказам путешественников. Оставаясь равнодушными к удивительной рациональности бабуинов, их сложному символическому языку, развитому социальному чувству и многоуровневой общественной организации, крестьяне, рыбаки и монахи Кармеля были склонны приписывать бабуинам всевозможные «пороки», такие как хитрость, корысть, жестокость, беспринципность – как кажется, забывая, что они имеют дело с животными, хотя и чрезвычайно поразительными во многих своих проявлениях. Разумеется, подобное очеловечивание животных является достаточно характерным для первобытного и традиционного мышления, однако – по всей вероятности – неприязнь к бабуинам объясняется и еще одной причиной. В значительно большей степени, чем люди, бабуины казались приспособленными для выживания, их стада были прекрасно организованы, а их члены не испытывали человеческих сомнений в своей правоте. Были ли бабуины действительно лучше приспособлены для выживания, является вопросом чрезвычайно сложным. В любом случае, вероятно, именно это подсознательно ощущаемое чувство зоологического превосходства бабуинов и объясняло ту неприязнь, которую относительно быстро начинали испытывать к ним люди, оказавшиеся рядом с бабуинами.
