– Проходи, – сказала она, вернувшись. – Да проходи же ты, садись куда хочешь.
Бес сел на диван.
– Кофе? – предложила она.
– Нет. Я с утра пил. Две чашки. С сахаром и молоком.
Кэт хмыкнула и продолжала:
– Можешь здесь курить.
«А это уже хорошо», – подумал Бес, но курить не стал. «Не могу же сейчас затянуться травой. Не могу, но хочется».
– Ну и какого чёрта ты опоздал?
– Я сел не на тот автобус.
– А зовут тебя значит Бес?
– Да.
– Меня Кэт, если помнишь. Жаль огорчать, но на Беса ты не тянешь.
– Да? – протянул он удивленно и в то же время слегка разочарованно. – А на кого я тяну?
– Пока ни на кого. Я еще не слышала, как ты играешь. Где твоя гитара?
– У меня ее нет.
– Ладно, все равно кроме тебя больше никто не явился, – соврала Кэт, – поэтому ты в «Лестнице». Гордись этим. С завтрашнего дня перебирайся сюда вместе со своим барахлом. Поиграешь пока на том старье, которое стоит у нас в подвале.
– Хорошо. Спасибо.
Беса сильно раздражал тот факт, что он всегда робел перед незнакомыми ему людьми. Но он еще с детства мечтал играть в группе, и он должен был сейчас успокоиться, взять себя в руки и быть просто Бесом, таким каким есть. Он незаметно вытер вспотевшие ладони о поверхность дивана, стараясь напустить на себя как можно больше развязности.
В гостиную, устав пить холодный кофе и грызть засохший тост, спустилась Эмми, и, не замечая чего бы то ни было на своем пути, быстро прошла на кухню.
– Стоп, красавица! – окликнула ее Кэт. – Ты просила бас? Он перед тобой.
Эмми как-то близоруко начала оглядывать комнату и наконец нашла Беса, который пытался хотя бы на грамм погасить волнение. Лицо ее стало каким-то суровым, точно вылитым из бронзы.
– Я Бес, – он подбежал к ней и оживленно протянул свою огромную ладонь.
«У Удо такие же большие руки, только пальцы чуть длинней, – подумала Эмми и небрежно сунула ему свою ладошку как всегда выпачканную чернилами.
«Что она, руки что ли не моет, – замер в нерешительности Бес, но тут же опомнился и крепко сжал ее ладонь.
– Я Бес, – повторил он, – а как зовут тебя?
– Эмми, – она совсем по-детски улыбнулась, и он от этого еще больше смутился.
В комнате повисла пауза.
– Эмми, ты куришь траву? – Бес, сам не понимая для чего он это сказал, все сильнее сжимал руку Эмми. Она ловко высвободилась и отошла на шаг:
– Я делаю очень много того, о чем потом жалею.
– А я не жалею, потому и спрашиваю. Ведь ты не будешь против, если иногда я буду здесь покуривать?
– Отнюдь… Вот только… А, хотя, неважно, – добавила она. «Может быть он? Его письма? Нет, слишком не уверен в себе, пытается быть наглым, а выглядит смешным. К тому же малость ограничен, чист лицом, глубоких интеллектуальных шрамов не обнаружено. Но обаятелен до слез. И все-таки не он. И, по-моему, уже пора перестать видеть в каждом встречном этого неуловимого ангела. Прошло всего пара часов, а я возвела в ранг святых приблизительно сорок человек, и это только те, которых мне удалось вспомнить. Нужно пойти и поработать над песнями, а не примерять нимб и крылья всей моей кафедре психологии. Хуже некуда, когда сам становишься жертвой своих же собственных догадок, предположений и выдумок. Начинаешь неукоснительно верить высосанным из пальца и притянутым за уши аргументам, удивляясь, какого черта объект «нападок» ведет себя совершенно «неподобающе», и его программа действий разительно отличается от той, которую ты уже успела ему составить. Просто вспомни Германа, а главное, хорошенько припомни почему вы с ним расстались. Перестань писать сценарий своей жизни на десять актов вперед. Просто живи Эмми, просто дыши». Эмми круто повернулась на пятках, прочеканила шаг до двери, и, прежде чем Бес успел опомниться, исчезла за ней.
