Павел прочитал написанное и остался доволен. Сразу вспомнились шахидки на «Норд-Осте». Ладно, все систематизирую потом, сейчас буду писать первое, что приходит в голову. Он собрался писать о женском фанатизме, но руки сами стали выстукивать на клавишах ноутбука другую, пока более общую тему.
Религиозный фанатизм изначально построен на страхе. Постепенно он претерпевает метаморфозы, когда страх божьей кары отрывается от реального страха смерти и переходит в область идеального. Происходит расщепление — смерть не страшна, если она за идею, но при этом страх божьей кары (а какая кара может быть? все та же смерть) очень силен: смерть не страшна и при этом очень страшна, если она — наказание. Поэтому фанатик готов идти на добровольную смерть — жертвенное поведение, лишь бы смерть не была наказанием. Фаната нельзя перевоспитать или переубедить. Его можно изолировать, заколоть нейролептиками или дать ему жесткую установку на ожидание. Фанат может годами жить с мыслью о мщении врагу, а может и претворять эти идеи в жизнь. В этом случае фанат — что-то вроде бомбы замедленного действия. В случае идеи мщения пусковым механизмом становится сильный негативный эффект, который остро переживается. У некоторых людей он может вылиться в реактивную депрессию. Это, как правило, люди слабого типа нервной системы. В постстрессовой обстановке они ведут себя по типу самоуничтожения. Другая часть людей с сильным типом нервной деятельности может активизироваться. Эмоция сохраняет свою силу, порождая сильные чувства (скажем, чувство патриотизма в период военных событий, чувство ненависти и как вытекающие из него идеи мщения). Идея мщения существует, пока эмоция не поменяет своего вектора (то есть ненависть не сменится жалостью или чем-нибудь в этом духе). Чтобы эмоция поменяла вектор, нужно пережить сильное аффективное состояние, например, любовь. Тогда идея сама по себе нивелируется. Если же идея мщения, имеющая аффективную природу, ложится на паранойяльную личность, то происходит самое страшное. Получается маньяк-убийца, озлобленный и беспощадный.
Но людей, страстно убежденных в своей правоте, немало в том или ином деле, однако далеко не каждый переходит к насилию, как это делает террорист.
Ну вот я и дошел до терроризма, подумал Павел. И что дальше? Создать комплексный образ террориста, его портрет? Еще никому до него этого сделать не удавалось, хоть терроризм — явление далеко не новое. Павел вспомнил «Балладу об историческом недосыпе» Наума Коржавина и улыбнулся. Он любил вслух читать ее, еще когда учился на психфаке МГУ, приводя в восторг девушек. Сейчас он стихотворение наизусть не помнил и стал вспоминать его по кускам.
