– Витюшка, Витюшка, что же ты, дурачок этакий, ничего не знаешь?
– При кухне я служил, – смешно шлепал тот губами. – Кто мне чего расскажет?
– Но глаза-то у тебя есть?
– Известное дело, есть.
– Вот. Сколько народа у Номаха, знаешь?
– Знаю.
– И сколько?
– Тыщ пять.
– А может, сто?
– Может, и сто. Хрен его маму знает. Считал я их, что ли? – уныло говорил пленный.
По всему было видно, что разговор давно ходит по кругу и ни капитан, ни номаховец не знают, как его завершить.
– Эх, Витюшка, ты ж не даешь мне ни малейшей возможности помочь тебе. Ни малейшей.
Капитан взял лейку и принялся поливать цветы, которых тут было множество. Они стояли в кадках по углам, висели на стенах, громоздились на шкафу и трюмо.
– Фиалки не любят, когда на них попадает вода, – произнес он, старательно приподнимая пушистые листья. – Ты, Витюшка, какие растения знаешь?
Пленный пожевал губами и промолчал.
– Ну! Какие?
– Пшеницу, рожь… Гречиху. Укроп знаю…
– Укроп. Замечательно, – улыбнулся Донцов, разглядывая растение с пятнистыми листьями.
– Лук. Ромашку. – Виктор задумался. – Гиацинт видел, – почти радостно сообщил.
– Гиацинт? – удивленно подхватил Донцов. – Мой отец, царствие ему небесное, очень любил гиацинты. – Он задумался, вспоминая. – Гиацинты… И еще Достоевского, Бердяева, Толстого… Твердил все о народе-богоносце и его великой миссии. Много твердил, бестолково. О великой бездне и тайне, что сокрыта в глазах простого человека, о его скромности, сострадательности, смирении… – Донцов взял со стола лупу и принялся что-то сосредоточенно разглядывать. – На традесканции тля, – объявил он, мельком глядя на стоящих у двери рослых парней, то и дело отирающих со лба пот и переминающихся в своих плотных, пятнистых от пота гимнастерках. Капитан отвел от себя руку с линзой и посмотрел сквозь нее на пленного. – Витюшка, я ж к тебе со всей душой! Ну, скажи ты мне хоть что-нибудь, чтобы я мог пощадить тебя.
– При кухне, говорю же! Что там узнаешь? – тупо повторил парень.
– Да врешь ведь ты, Витя. По глазам вижу, что врешь.
– Вот те крест! – выкрикнул тот, забыв, что руки связаны за спиной.
– Видишь, и перекреститься у тебя не получилось, – с деланым сожалением произнес Донцов. – В общем, не верю я тебе, Витюшка. – Капитан подошел вплотную к номаховцу, приблизился так, что почти коснулся носом его щеки. – Глаза шире открой.
Тот распахнул набрякшие веки как мог широко.
– Врешь ведь?
– Зачем? – устало спросил Витюша. – Не то место.
