Лермонтов всего только переставляет привычный для нашего уха порядок слов в предложении (это называется инверсией): вместо «я прилег» — «прилег я», вместо «он нырнул как птица» — «как птица нырнул он...» И непривычные для русского слуха: «поручил себя аллаху», «оскорбил коня ударом плети»...
Инверсии были характерны для романтического стиля повествования. Но у писателей-романтиков они непременно сопровождались выспренными сравнениями, метафорами, эпитетами. Вот как разговаривают два горца у Марлинского:
«— Взойди-ка на кровлю, Каснм, посмотри, как падает за горы солнышко: не краснеет ли Запад, не собираются ли тучи на небе... не канет ли капель росы с молодого рога май-месяца, не прячется ли он в ночную радугу, как жемчужина в перламутровую раковину... не скачет ли белогривый прибой через камни?
— Нет, ами [дядя]! Запад голубее глаз моей сестрицы... В чистой синеве плывет месяц: не слезы, а стрелы сыплет он на море!.. Ни одна волна не рассыплется жемчугом на берег; ни малейший ветерок не завьет в кудри пыли по дороге...»
Здесь есть инверсии, но нх почти не замечаешь; они теряются в нагромождении «излишеств»: «жемчужины», «перламутровые раковины», «белогривый прибой», опять «жемчуг», «кудри пыли»...
Почти весь рассказ Казбнча состоит из самых обычных, ничем не украшенных русских фраз: «Вдруг передо мною РЫТВИНА ГЛУБОКАЯ; СКАКУН МОЙ призадумался - и прыгнул. ЗАДНИЕ ЕГО КОПЫТА оборвались... СЕРДЦЕ МОЕ облилось кровыо; ПОПОЛЗ Я по густой траве...» (выделено мною.— Н. Д.). Здесь впечатление нерусской речи создается только инверсиями — но создается очень убедительно.
Иначе построена речь Азамата: сначала мы слышим, что говорит мальчик, почти ребенок: он просит, «ласкаясь» к Казби- чу: «Ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отен боится русских и не пускает меня в горы: отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь...»
Но дальше, видя, что упросить не удается, Азамат, после рассказа Казбича еще больше влюбленный в его коня, начинает говорить, как взрослый, как сам Казбич: «...на лучших скакунов моего отца СМОТРЕЛ Я с презрением, СТЫДНО БЫЛО МНЕ на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, ПРОСИЖИВАЛ Я па утесе целые дни, и ежеминутно МЫСЛЯМ МОИМ являлся вороной СКАКУН ТВОЙ... Я умру, Казбич, если ты МНЕ НЕ ПРОДАШЬ ЕГО!» (Выделено мною.- II. Д.)
После страстной речи Азамата пас уже не удивляет сообщение Максима Максимыча о том, что Азамат говорил «дрожащим голосом» и даже, кажется, заплакал, хотя был «преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слез не выбьешь, даже когда он был и помоложе».
