— Ты попал в историю! В его библиотеке есть автографы многих великих и сильных мира сего!
Попасть в историю почему-то сразу расхотелось. Мнения Эрнст Генри о прочитанном не высказал, но я почувствовал, что взгляд его стал более испытывающим и присосочки этого взгляда не сразу покидали мое лицо.
В девять часов вечера на Цветном бульваре
— У Эрнста Генри отнять выдающиеся аналитические способности нельзя. Сталин искал в его книгах ответ на какие-то свои вопросы. Владелец раритета сперва вяло отнекивался, но потом признался, что издания, которые велел достать Поскребышев, держит не у себя, а у знакомой дамы, чей адрес назвать наотрез отказывается. Сильно давить на него опасно: умрет и концы в воду. Тогда Поскребышев доложит Иосифу Виссарионовичу, как неквалифицированно работают. Берия его держал в курсе поисков. Поскребышев ждал и надеялся.
Тертерян посмотрел на часы и на табло подписания номера.
Я испугался, что он сейчас опять прервет монолог. Последнюю полосу, пока еще не принесли. Тертерян нервничал, ему хотелось отвлечься.
— Надеялся и одновременно поторапливал. Ну умельцы и решились: или пан, или пропал! Отпустили бедолагу с совершенно никому неведомой фамилией, наблюдение сняли, предупредив, естественно, что найдут и на дне моря. Дали два дня. Немцы в двух шагах от Минска. Тогда Минск находился на острие атаки. Павлов тогда пострадал и весь штаб. Через отпущенный срок искомое оказалось на Лубянке. В знак благодарности Берия распорядился посадить его…
Тут Тертерян помолчал, лукаво выпучив два круглых глаза и выдержав эффектную паузу.
— Но не в тюрподвал обратно, где бы его расстреляли через несколько месяцев, когда немцы уже стояли под Москвой, что Эрнст Генри предвидел, но, конечно, не писал в своих опусах…
Тертерян опять замолчал, выматывая душу. В конце коридора показался мастер цеха Толя Михалченков с последней полосой, и Артур Сергеевич моментально закончил:
— А сунули в эшелон, отбывавший на восток в эвакуацию. Повезло — из первых покинул Москву, и наверняка единственный в те дни заключенный.
Ведущий редактор номера и мастер цеха, с очередной жалобой на устах и последней подписной полосой, скрылись в кабинете. Тертерян — советский долгожитель в прессе и самый умный из упомянутой гоп-компании — знал массу подобных сюжетов.
Таким образом, произведения Эрнста Генри спасли кому-то жизнь. Тертерян не выдумывал, когда утверждал это. Случись по-иному, Берия пустил бы несчастному библиофилу и просветителю дамских умов — наверняка — девять грамм под череп: со зла, быть может, и лично. Не владей двумя не очень толстыми книгами счастливец — пошел бы к расстрельной стенке в октябрьские смутные дни, когда немцы и их танки рычали рядом с тем местом, где я живу и пишу мой роман.
