Артур сказал просветленно:
— На самом деле, мне, в общем, понравилось.
Форд повернулся в кресле и воззрился на него. Такой ход просто не пришел ему в голову.
Вогон изумленно поднял бровь, которая довольно удачно прикрыла его нос.
— Да что ты, — проворчал он в изрядном потрясении.
— Да, конечно, — заверил Артур, — мне показалось, что некоторая метафизическая образность воздействует в данном случае особенно хорошо.
Форд продолжал глазеть на него, медленно группируя разрозненные мысли вокруг абсолютно новой концепции. Что, если им действительно удастся таким бессовестным способом выпутаться из этой истории?
— Прошу, продолжайте, — попросил вогон.
— Ах… и, э-ээм… кроме того, интересная ритмическая композиция, — продолжал Артур, — которая так удачно оттеняет весь… мммм… эээээ, — замялся он.
Форд бросился на выручку, принимая удар на себя:
— …оттеняет сюрреализм скрытых метафор…мммм… — он тоже замялся, но тут снова вступил Артур:
— гуманности…
— Вогонности, — зашипел Форд.
— Да, конечно, вогонности — простите — страстной души поэта, — Артур почувствовал, что попал в нужную струю, — которая проходит по всей ткани поэмы, сглаживая одно, усиливая другое, и в конце концов достигает соответствия с фундаментальной дихотомией третьего, — его речь достигла крещендо, — и тогда читатель приходит к глубочайшему и животрепещущему осознанию… эээ, — тут вдруг вдохновение полностью покинуло Артура. Форд снова поспешил на помощь с решающим ударом:
— Того, о чем написана поэма! — прокричал он. И добавил тихонько, в сторону:
— Ловко сработано, Артур, молодец.
Вогон внимательно разглядывал их. На какой-то момент его ожесточенное расовое сознание было тронуто, но потом он подумал, нет уж, слишком мало и слишком поздно. Когда он заговорил, звук его голоса напомнил звуки когтей кошки, раздирающей нейлоновую щетку.
— То есть вы хотите сказать, что я пишу стихи, потому что под моей черствой бессердечной наружностью скрывается нежное существо, которое жаждет любви, — произнес он, — так, что ли?
Форд нервно засмеялся.
— Да, в смысле, конечно, — забормотал он, — мы все жаждем, разве нет, ну… глубоко внутри… ммм…
Вогон встал.
— Нет, вы ошибаетесь, — заявил он, — я пишу стихи, чтобы придать моей черствой бессердечной наружности еще больше убедительности. И я все равно выброшу вас за борт. Караульный! Отведите пленников в отсек номер три и выбросьте их вон!
— Что?! — взвизгнул Форд.
Караульный, большой молодой вогон, выступил вперед и огромными пузырчатыми руками содрал с пленников ремни, которыми они были привязаны к креслам.
