.
— Ты бы все-таки поостерегся… В газетах пишут такое… Опасное это дело, по — моему. Кончишь тем, что сядешь в тюрьму.
— Это будет не впервые, — сказал Энди. — Вспомни, мы ведь однажды во время кризиса побывали там с тобой вместе.
— Ну, это другое дело.
— Видишь ли, Сэнди, когда человеку стукнуло сорок, пора заняться чем-либо полезным, сделать что-нибудь для нашего брата рабочего. Ведь не вся жизнь в том, чтобы опрокинуть стаканчик да глядеть в хвосты лошадям на скачках.
Меня удивило, как терпеливо Энди толкует обо всем этом с приятелем. Но еще больше поразил меня ответ Сэнди:
— Ты должен был раньше посоветоваться со мной, вот что!
После этого разговора Сэнди стал дразнить друга.
— Где твой красный галстук? — спрашивал он вдруг либо подпускал совсем уж несуразные шпильки: — Говорят, русские поедают своих детей…
Энди стал ходить на собрания, и Сэнди с каждым днем становился все угрюмее. Похоже было, что он просто ревнует Энди к коммунистам. Он даже принялся вышучивать друга за его спиной, чего никогда не делал раньше.
Но совсем по — другому получилось, когда об Энди непочтительно отозвался Махони — Бочка, вожак хозяйского «профсоюза» на бойнях.
Дело было так. Во время завтрака у Сэнди вдруг вырвались злые слова:
— Энди уехал в город за подрывной литературой.
Махони — Бочке эти слова пришлись по душе.
— В костер бы этого ублюдка — коммуниста! — проворчал он.
— Кого ты назвал ублюдком? — спросил, поднимаясь, Сэнди.
— А что? Разве тебя не бесит, что он теперь с этими проклятыми «коммо»[6]?
Сэнди точно ощетинился весь.
— Всякий может иметь свое мнение. «Коммо», во всяком случае, больше делают для рабочих, чем твоя вшивая банда.
— А я считаю, что он изменник, ему место в тюрьме!
Все глаза устремились на спорящих.
Сэнди отодвинул ногой табуретку.
— Выйдем на минутку, — сказал он спокойно.
Для Махони — Бочки кулачная схватка с Сэнди могла быть только развлечением: это был детина огромного роста и с чудовищными кулаками, на которых и держался отчасти его авторитет.
Все вышли вслед за ними во двор и стали в круг.
— Это будет убийство и ничего больше, — прошептал мне Перк О’Коннелл, и я бросился уговаривать Сэнди.
— Стоит ли связываться? — осторожно сказал я.
— Никто не смеет называть моего друга изменником! — сказал Сэнди и стал стягивать с себя рубашку.
Они стояли лицом к лицу в середине круга, обнаженные до пояса: Махони — Бочка, огромный, немного обрюзгший, и Сэнди, приземистый, с усыпанной веснушками грудью, с сильно развитыми бицепсами.
