Я предложил Косте прорваться из окружения и идти навстречу спасателям. Костя покачал головой.
— На повороте мы потеряем скорость, и тогда…
Действительно, все наше спасение теперь было в скорости. Косатки вряд ли могли протаранить «Мустанг», не имея преимущества в скорости.
Время от времени корпус нашего катера вздрагивал: то одна, то другая косатка выжимала все, что могла, и ударяла носом в корму. С борта зайти им уже не хватало сил.
— Выдохлись, — сказал Костя, не спуская глаз с залитого водой стекла.
Волны стали выше, а склоны их более пологими. С пенистой вершины «Мустанг» прыгал теперь еще дальше. От ударов о воду гудело в голове, сиденье податливо уходило вниз, и поэтому экран эхолокатора, за которым я следил, взлетал вверх. Я боялся за жизнь Тави и Протея: хотя стены отсека покрывал толстый слой губчатого пластика, к тому же там поддерживался необходимый уровень воды, все же кабина рассчитывалась на перевозку в ней дельфинов не на такой скорости.
На экране видеофона появилось лицо Лагранжа. Он улыбался несколько виновато и беззвучно шевелил губами. Наконец, поняв, что мы его не слышим, он сделал движение руками, показывая, что надо медленно разворачиваться вправо. «Мустанг» сорвался с гребня волны, шлепнулся так, что у меня потемнело в глазах, и экран погас.
Хотя «Мустанг» и был рассчитан на всякие передряги, наверное, сказалась старость, а может быть, его давно подтачивали какие-то кибернетические болезни, и вот отказали его речь и зрение.
— Опять нас учат, — печально сказал Костя. — Советуют развернуться вправо и получить пару ударов в бок.
От сумасшедшей тряски и ударов вышла из строя и наша радиостанция. Правда, не совсем — некоторое время еще работал приемник, но с перебоями.
Петя Самойлов и Ки опять где-то пролетели над нами и высыпали очередную дозу снотворного. Чтобы нас подбодрить, кто-то на одном из катеров рассказывал, как в прошлом году он сам очутился чуть ли не в худшем положении во время экспедиции в Антарктику. Приемник все время делал паузы, и мы так и не узнали, что же случилось с этим парнем в Антарктике. Несколько раз прорывался голос Лагранжа. Из обрывков его фраз можно было понять, что впереди нас ждет какая-то новая опасность.
— Наверное, он имеет в виду рифы, — сказал Костя. — Только я учел эти самые «Черепашьи камни», они остались северо-западнее, не то бы мы давно уже налетели на них. Мне, по правде говоря, не хочется иметь сейчас дело с рифами.
