Вокруг зашушукались:
— Смотрите, этот мальчик никогда и не слышал о катехизисе!
Последовал сердитый и громкий удар тростью об пол…
— Титус ван Рейн, не разговаривать! Тише вы все!
Краска прилила к щекам Титуса, когда он услышал свое имя, громко произнесенное учителем. Он забился поглубже в угол.
Но вот за его спиной снова раздался шепот.
— Он сын живописца?
— Того самого, что не ходит в церковь?
— Дайте-ка поглядеть на маменькиного сынка!
Шепот соседей потонул в общем гаме. Титус не знал, куда деться от стыда, его как будто выставили напоказ.
Ему хотелось заплакать, но страх, глухой, давящий страх комом стоял в горле. Он чувствовал себя опозоренным и униженным: что они говорили об его отце?
«Куда бы спрятаться?» — с тоской думал Титус. Здесь нет никого, кто бы за него вступился. Раньше, куда он ни приходил, его всюду целовали и баловали; а тут он ужасно одинок, каждый может его обидеть.
Он посмотрел на учителя; но маленький толстяк вместо ответа на его вопрошающий взгляд поджал губы и, глядя перед собой холодными, бессердечными глазами, громко повторил:
— О чем говорится в третьей заповеди?
Чья-то рука потрясла Титуса за плечо, и он судорожно сжался.
— Принеси нам какую-нибудь картинку! У вас их много!
Титус не шевелился.
— А то мы можем и отколотить тебя, — прошипел кто-то за его спиной.
Титус прикинулся, будто не слышит. Быть может, и тот, кто требует, позабудет о своей угрозе.
Собрав все силы, маленький Титус заставляет себя вслушиваться в вопросы и ответы, которые все еще раздаются возле кафедры.
— …не только не должны упоминать имя господне в брани и клятвах…
— …или в ложной присяге, — нетерпеливо поправляет учитель; он очень недоволен тем, что ему приходится без конца повторять одно и то же.
— …или в ложной присяге, но и не поминать всуе имя господне и не осквернять…
— …не порочить!
Тяжело и резко стучит трость об пол. Кулаком учитель ударяет по кафедре. Титус вдруг получает такой пинок в спину, что сваливается со скамейки. Испуг и растерянность пересилили, наконец, страх, и он расплакался.
На задних скамьях поднялось дикое, безудержное ликование. Мальчишки громко свистели, хлопали ладонями по скамьям; визгливый смех неприятно резал слух. Через выходящее на восток окно на темные вьющиеся волосы маленького Титуса падали, словно в насмешку, косые лучи утреннего солнца. Он снова забился в свой угол. Учитель не без злорадства хихикнул, спустился с кафедры и тронул Титуса за плечо. Раз новичок плачет, как тут не вмешаться?
