Титус, однако, всего этого не знает. Он знает лишь, что у отца есть несколько верных друзей, которые охотно его посещают. Вот они разговаривают там, внизу, мягкими, приглушенными голосами. Негромко, без крика и того визгливого смеха, от которого Титус, когда был маленьким, в испуге просыпался. Иногда, пока его не отошлют спать, он сидит вместе со всеми. Вечерами к отцу часто приходит застенчивый, молчаливый и бедно одетый человек; он всегда усаживается у камина в тени. Зовут его Геркулес Сегерс. Титус переводит глаза с отца на Сегерса. Они похожи друг на друга. Только отец сложением крепче, более властный и сильный. Он сидит под зажженной люстрой посредине комнаты, в кругу друзей. Сегерс склоняет голову, слушает, говорит мало, однако всегда ясным голосом, без запинки. Он хороший. Проходя мимо Титуса, он гладит его по волосам, а когда в комнате появляется Хендрикье, с легким, почтительным поклоном пожимает ей руку. Хендрикье краснеет, но ей приятно. В доме Рембрандта Сегерсу все мило. Он на все смотрит любовным и ласковым взором. Титус видит, что Сегерс часто и подолгу с восхищением глядит на Рембрандта. Он очень любит тех, кто высоко ценит и уважает отца. И отец так радушен со всеми. Мальчику кажется подчас, что Рембрандт молодеет среди этих старых друзей. А когда лицо его озаряет такая лучезарная улыбка, что исчезают все морщинки, Титус и сам восхищается им и смотрит на отца с немым детским обожанием. Друзья вспоминают свою юность, и общие воспоминания веселят и согревают им душу. Маленький мальчик тоже радуется этой дружбе. Уютно устроившись позади всех, он сидит тихо, как мышь, и с удовольствием наблюдает за взрослыми, пока Хендрикье не спохватится, что ребенок очень уж засиделся, и не отведет его наверх, где он спит в одной кровати с Майром.
Время от времени в их доме появляется очень шумный молодой человек с красивыми усиками и коротко подстриженной французской бородкой; он говорит быстро, повелительно и смотрит на всех сверху вниз. Титус замечает, что при нем отец становится молчаливым и уступает чужому место под люстрой. Это провинциальный бургомистр Ян Сикс. Когда его пригласили к ужину, на стол поставили хрустальные бокалы вместо оловянных кубков и медные канделябры с красивыми цветными свечами. За столом этот господин Сикс говорил один: он не терпел возражений. После первых же бокалов он стал ко всему придираться, ища повода для ссоры. Его маленькая, мускулистая и холеная рука, лежавшая рядом с короткопалой, сильной рукой Рембрандта, дрожала и поминутно сжималась в кулак; наконец Сикс властно и надменно да с такой силой ударил кулаком по столу, что хрустальные бокалы задрожали на своих тоненьких ножках. После ужина он, заложив холеные руки за спину, бегал по всему дому, восхищаясь и критикуя, расспрашивал о стоимости мебели и картин, подозрительно ощупывал вещи, которых раньше не видел, обзывал Рембрандта мотом и тут же снова что-то говорил ему рокочущим и приятным голосом. Художник молча слушал и отвечал сдержанно и односложно. Потом Сикс заговорил с учениками Рембрандта. Похлопывая их по плечу, он предложил им показать свои работы. Лучшие он отобрал и дня через два прислал за ними слугу. Хотя ученики ни гроша не получали от Сикса, они немедленно исполняли все его желания и были счастливы, если их картины или офорты «приходились ему по вкусу», как он сам благосклонно выражался. Ведь в Амстердаме его считали великим покровителем всех, кто хотел выдвинуться, будь то поэты или художники. Они чувствовали себя польщенными, когда он похищал их лучшие произведения, и мысленно уже видели свои полотна в одном из выставочных залов Клеменса де Йонге, мечтая о крупных суммах, которые попадут к ним в карманы, если их картины будут проданы на аукционе.
