На следующий день Клауссен уведомил меня о том, что по той или иной причине он не сможет больше быть моим адвокатом. Дескать, я неадекватный клиент. Декларация личностью своей интеллектуальной независимости от мирской власти – вещь, конечно, важная, но ведь я же сам обратился к Клауссену за защитой. И выбрал его я именно потому, что он был весь такой здоровый и наглый, как те адвокаты, которых нанимала себе вдова моего покойного брата, который "кинул" меня. Так хотел я вернуь свои деньги или нет? Сражался я или валял дурака? Ведь для успеха в судах нужны были наглые здоровяки – без них всё впустую. К тому же в случае Клауссена, как и в случае миссис Пергамон, моя Герда совешенно ничем не могла помочь – не могла послать им цветы или пригласить их на ланч. К тому же она к этому времени была уже больна. Хотя даже при смерти она, переживая о моём будущем, всё пыталась переубедить меня. – И надо было тебе подкалывать его? Он же такой тщеславный. – Дал слабину. Ну что я за тип? В смысле, неужто я настолько правильный, чтобы стать лицемером? – Ну ты и загнул – "лицемером" ... Сделать маленький комплимент – не значит ещё стать лицемером. И тут я снова-здорово ляпнул лишнее, особенно с учётом состояния её здоровья: – От маленького комплимента до лизоблюдства лишь один шажок. – Ах, бедный мой Хершель, тебя не переделать!
Она тогда уже умирала от лейкемии, мисс Роуз, и мне пришлось пообещать ей, что я поручу мое дело её брату Хэнслу. Она была уверена, что во имя неё он будет верен и мне. Несомненно, его чувство к ней было искренним – он любил сестру. Да только вот адвокат из него был хуже некуда и не из-за отсутствия преданности мне, а ввиду того, что по сути своей он был бесхребетным флюгером да к тому же явно не в своём уме. Эх, адвокаты, адвокаты. На кой чёрт мне сдались все эти адвокаты? – спросите вы. Да потому, что я горячо любил своего брата и мы с ним занимались бизнесом, который невозможно вести без адвокатов. Ведь они обеспечили себе прочное положение на самой верхушке финансового Олимпа – влияние в кругу самых крутых воротил.
Именно моей кошмарной тяжбе были посвящены одни из злораднейших реплик в письме Уолиша. Вот одна их них: "Я всегда знал, что ты – лох!" Он прямо из кожи вон лез чтобы только нигде не лохануться. Ясное дело, никто не может быть абсолютно уверен, что бдительность его никогда не подведёт. Но вот обращение за помощью к адвокатам – это явный признак лоха. Тут я вынужден признать правоту Уолиша. Мой брат Филип предложил мне заняться бизнесом, виноват в чём опять же я сам. Ведь это я допустил ошибку, сообщив ему о том, какие огромные барыши принесла моя книга музыкальных рецензий. Он был приятно удивлён и воскликнул своей жене: "Ну-ка, Трэйси, угадай, кто у нас богатенький Буратино!", а затем спросил меня: "Что думаешь делать с такими деньжищами? Как будешь защищаться от налогов и инфляции?" Мой брат был дорог мне не за то, что он был "креативным бизнесменом" (предмет гордости для моей семьи и пустой звук для меня), а за то ... Если честно, никакого конкретного "за то", не было, а было лишь нечто врождённое, некое загадочное пожизненное чувство. Его забота о моих финансах глубоко тронула меня. Ведь в кои-то веки он разговаривал со мной всерьёз, что вскружило мне голову и я заявил ему: – Знаешь, я никогда даже и не мечтал разбогатеть, а тут вдруг бабла хоть пруд пруди. Должен признать, что сказанное было не совсем искренним, или, если хотите, просто нечестным. Кроме того, ошибкой было говорить об этом в подобном тоне, поскольку это подразумевало, что добыть денег – раз плюнуть. Дескать, один брат, Филип, из-за них чуть ли не в лепёшку разбился и всё без толку, а его брат, Хэрри, ненароком на какой-то шабашке огрёб кучу денег. Сейчас-то я признаю, что это было с моей стороны провокативным ляпом. Он занёс меня в свой чёрный список. Я даже видел, как он что-то записал.
