— Завтра кончу, — сказал Юля.
Коробка — четыре стены — была почти готова. Мауэрлат уложен. Можно кран заказывать: стропила ставить. Глеб всю деревяшку уже напилил, сейчас скобами шьет. Стропила поставить, обрешетку и шифером покрыть — неделя, не меньше.
Зинка еще велела побелить, но думать про побелку Васька не стал. Потому что точно знал: под завязку Зинка еще работенки подкинет. Деньги-то у нее!.. Хозяин — барин.
— Перекур! — скомандовал Васька, взгрустнув от этих дум. — Расскажи, Глеб, чего-нибудь…
— Да уж все пересказано по сто раз.
Глеб сел на доски, повел головой от дыма и наткнулся взглядом на Билова. Билов улегся на песок в плавках, потный, правда, уже не такой толстый, и чистым платком протирал очки. В волосах на груди у него застрял клочок газеты. Весь он был ярко-розовый: загорать у него не получалось, обгорал, шелудился и снова розовел.
— Э-это… Я иной раз отдыхаю и думаю: может, и мне в Бога заверить…
При слове «Бог» Билов откашлялся и весь подобрался.
— …У меня тем более и протекции есть в религии… Парень с Цветного в Загорске монахом служит. Он меня к себе звал… Да некогда временно…
— Да, Глебушка, дел у тебя, конечно… — Билов снисходительно усмехнулся и даже не окончил фразу из-за очевидной нелепости возражения.
— Вот у Билова к Богу, любовь какая-то несерьезная: то он буддист, то, наоборот, христианин, то он этот… Чем так — уж лучше и вовсе не верить. Гарик тоже хреново верит…
— Этот-то еще откуда вылез? — поинтересовался Васька.
— Гарик? Монах, какой в Загорске. Он там и учился на холяву — в армию даже не сходил. А сейчас ему в келью велят прописываться, а он — наотрез: в Москве тогда прописка теряется, а у него на Цветном трехкомнатная, там только бабушке помереть осталось, и его целиком квартира… Все ко мне лезет: как быть? Склоняется уйти из религии… Вот я его место и заступлю… Коровник с вами дострою и определюсь туда. Спокойно, тихо, хорошо…
— А выпить?
— Поднесут. Мир-то небось не без добрых людей… Не все, Вась, жлобы, как ты… Я у них буду там на территории по хозяйству починять, то-се, мол, по плотницкому…
— Ты стропила-то к завтрему добьешь? — перебил его Васька.
Сказал вроде так, одному Глебу, а всем ясно: подъем!
Билов со вздохом встал. Васька удовлетворенно посмотрел на него. Билов сперва ершился, не слушался с первого раза, советы давал. И обалдел, когда Васька ему прямо заявил: мнений твоих не нужно, твое дело раствор месить. Ясно? Не согласен — будь здоров. И Билов смолк. Оскорбился и смолк.
