что-то здесь не то. О том, что у Княжгорода давняя распря с Зачарованным Лесом, что на Царственных Эльфов косо смотрит Святая Инквизиция, — на границе не знал только ленивый. Но распря распрей, а княжеское войско оставалось на юге, инквизиторы занимались чем угодно, только не сбором рати для «священного похода», простые разбойники, конечно, бывало, подбирались к окраинам эльфийских владений, да только там почти все и оставались. Нечисть же, с другой стороны, Зачарованный Лес в покое не оставляла.
Враждовали с эльфами как раз сородичи Лемеха, такие же поселенцы, как он сам. Именно они напирали на Лес своими полями и выпасами, именно они косились на тёмные глубины, прикидывая, сколько ж там всего ценного, что в дело можно было б пустить!..
Эльфы отвечали. Нет, не всеобщей войной. Её, как разумел Лемех, эльфы побаивались, несмотря на всю свою магию. Потому что чародеи найдутся и в Княжгороде, и нет ничего страшнее человека, что сражается за правое дело. Потому и отвечали они как бы случайными, редкими набегами, «гостями», чей визит незнаемо чем обернётся. Может, только сгоревшим овином, а может, и всеобщей резнёй. А может, и прибыльной меной-торговлей.
А потом глянькось, Эльфийская Стража. Давайте дружить, мол, поступайте к нам на службу.
Дурная это служба, думал Лемех, шагая по тропе впереди эльфа-сопровождающего, как есть дурная, если из-за неё парни с разума спрыгивают, а девки родной дом подпаливают.
Тропа чем дальше, тем становилась шире, светящиеся фигуры по сторонам — выше, крупнее, причудливее. Всё отчётливее ощущалась свежесть, как после грозы, всё крупнее и многочисленнее — ночные бабочки, подмигивающие разноцветьем огоньков. Выше становились и деревья, насколько мог судить Лемех, и там, высоко в кронах, тоже поблёскивали вспышки. Плечи Лемеха разворачивались словно сами собой, он забыл об усталости, взбодрилась и Найда, метавшаяся туда-сюда, словно совсем юный щенок.
Эльф-провожатый оказался неразговорчив.
— Ээ, приятель, тут такое дело… — начинал было Лемех, искоса поглядывая на лесного воина.
— Дорога дальняя, а путь одолевают в молчании, — перебивал дозорный.
Лемех всякий раз лишь пожимал плечами. Конечно, он нашёл бы, чем и как разговорить упрямца, но всему своё время. Пока же он смотрел и слушал, даже не столько Лес, сколько себя самого.
Здесь сам воздух был пропитан, пронизан магией. Магия текла по водным жилам земли, жадно всасывалась корнями, поднималась вверх к ветвям и листьям. У Лемеха аж покалывало в кончиках пальцев, короткие, холодные искорки боли проскакивали от кистей к локтям. Он хорошо помнил эти ощущения, памятные по Кинту, Ближнему и Дальнему, по Змеиным Лесам и прочим местам, где «Весельчакам Арпаго» доводилось сталкиваться с чародейством. Нет, у самого Лемеха никогда никакой «силы» не открывалось, никакими «чарами» он не владел и не сумел бы сотворить даже самого простенького огне-шара; однако он не мог ошибиться — Зачарованный Лес являл собой одно огромное облако магии, и тут сомнений не было.
