– Ты, Николай Иванович, прав, – сказал я. – Я тоже напишу дневник, а как его использует следователь, это его дело.
И остальные сокамерники поддержали идею Николая Ивановича.
В камере было светло – горело электричество – и вскоре перья зашуршали по бумаге – сокамерники начали писать в тетрадях. Хотя писать было сложно – столов не было. Пришлось встать на колени, положив тетради на нары. Всё это было для нас необычно.
Прошли сутки. Нас регулярно кормили, на допросы не вызывали, мы, как прилежные ученики, писали в тетрадях всё, что считали нужным. Я даже попросил надзирателя, чтобы нам принесли ещё тетрадей. Моя просьба была выполнена.
А потом со мной произошел необыкновенный случай.
На надзирателей, обслуживающих нас, я вначале толком и не смотрел. Надзиратель и надзиратель, серое безликое существо, правда, наделенное властью. Но они нас не били, и поэтому наше внимание на них не задерживалось. Нас всегда интересовали только следователи и конвоиры – источники зла и насилия.
Но постепенно я понял, что лицо одного из надзирателей мне знакомо. Он кого-то мне напоминал. Надзиратель в свою очередь смотрел на меня по особому, пристально, в упор… Я терялся в догадках. Судьба меня побросала по обширным территориям Руси, так что людей мне пришлось повстречать великое множество.
Но вскоре, хотя и с трудом, я вспомнил его. Этот надзиратель служил в моём кавалерийском отряде, был начальником разведки, и я ему очень доверял. Мне нравился метод его работы с людьми, в том числе и с военнопленными: человечность – его главное оружие. Этому же он учил и своих подчинённых.
Но однажды он попал в беду. Его стал изобличать начальник полка, обвинил в измене и шпионаже в пользу белогвардейцев. В то суровое время мой начальник разведки мог быть убит. Своими и ни за что.
Тогда мне пришлось приложить всё своё старание, умение ладить с начальством, использовать своё знакомство и с начальником штаба полка и даже с начальником штаба дивизии. Я спас своего начальника разведки от верной гибели. При прощании он сказал мне, что до самой своей смерти будет помнить меня.
Вот какой надзиратель был прикреплён к нашей камере.
А дальше – просто. Он шепнул мне, чтобы я сделал два экземпляра дневника: один он передаст следователю, а второй – наиболее полный, отнесет моей жене.
Разговор с надзирателем пришлось скрыть даже от сокамерников, чтобы не искушать их. Я тайно передал надзирателю три тетради, адрес моей жены сказал устно, чтобы не навлечь на нее и надзирателя беду.
