Он вызвал двоих надзирателей, и те грубо выволокли меня из кабинета следователя. Они втолкнули меня в пустую комнату. Догадываться, зачем я оказался здесь, мне не пришлось. Я почувствовал сзади удар по ногам и затем резкую, невыносимую боль. Удар был неожиданный, но отработанный, испытанный не на одном арестованном.
Я тут же рухнул на пол, и на полу надзиратели начали бить меня ногами. Удары сыпались непрерывно, будто пулемётная очередь. Каждый удар приносил боль. Я закрыл, как мог, голову руками. Ведь голова – она важна, она командует всем телом. И если голова будет цела, то я как-то смогу погасить нестерпимую боль в остальных частях своего тела. Но постепенно голова затуманивалась больше и больше, и тело моё от связи с жизнью было отключено: я потерял сознание. Сколько меня били, как били, я не знал…
Очнулся я оттого, что на меня лилась вода, её было много, но лилась не долго. Сознание ко мне вернулось, но я продолжал лежать неподвижно. Моё тело словно получило команду: не шевелись. Пошевелишься – будут бить. Надзиратели во время битья звереют (правда, сравнивать их со зверями нельзя, у зверей этого нет), появляется нездоровый азарт, они ищут именно такие части тела, куда ещё не ударяли их ноги, чтобы удары попадали туда, где я не жду. Бьют профессионально.
Я вспомнил слова Николая Ивановича:
– Запомни, Алексей Иванович, и в средневековые времена и сейчас бьют, чтобы к моменту казни арестованный выглядел так, чтобы все видели, что в тюрьме не истязают, не пытают, не подвергают арестованных различным мукам.
– Николай Иванович, – я тогда возразил ему, – ведь если нас будут казнить не перед населением, не перед людьми, а тайно, тогда нас могут уродовать, как хотят. Никто не увидит следов пыток…
– Да, Алексей Иванович, ты прав, – сказал Николай Иванович. – Если нас не будут казнить всенародно, то наш вид уже никого интересовать не будет…
Эти мысли мелькнули в моей голове молнией.
Поэтому, очнувшись, я лежал не шевелясь. Лежал, как мёртвый. Но надзиратели были не новички, прошли школу ведения допросов, пыток и истязаний, поэтому свою работу делали со знанием дела.
Они поняли, что я очнулся, и что я жду новых ударов. Но опыт им также подсказал, что бить меня больше не следует. Ведь я могу уйти на тот свет раньше, и, конечно, им придётся отвечать за мою преждевременную смерть.
Надзиратели подняли меня с пола и потащили к следователю.
– Ну, Иванов, – сказал следователь, когда я оказался перед ним, – получил первую ягодку? Будешь говорить?
