Особенно это отличает русскую или советскую интеллигенцию, которая, благодаря тем знаниям, которые все-таки сумел дать ей СССР, отличается потрясающими возможностями в демагогии, где страх позволяет ей всегда находить оправдание тому, что можно делать, и это – болтовня.
И эта болтовня будет длиться столько времени, пока они честно не ответят себе, или не определят для себя, кто они такие, что хотели тогда и что хотят сейчас. Те группы, которые называют себя оппозицией, не имеют никакой программы, а те, которые находятся у власти – у них такая же программа, как и у оппозиции, и отсутствие разницы ведет к бессмысленности в протесте, что и доказывает существующая оппозиция в России и в других странах бывшего СССР. Общее между ними в том, что они хотят только власти, и не могут честно ответить – почему.
Захват собственности начался с момента разрушения или уничтожения контролирующей системы, и те, кто понимали, что происходит, со всех регионов России кинулись покупать чиновников везде, где было это возможно. В Москву потянулся кавказский, вернее, грузинский криминал, воры в законе, которые имели представление по опыту работы в этих республиках, что надо делать с теми, кто работает, а также они всегда работали в тандеме с органами МВД и понимали их эффективность и их необходимость при переделе территории.
В Москве и в России с началом передела, когда верхняя иерархия управления была занята определением своих территорий и поиском способа перевода к себе в собственность, среднее звено, а также низшее звено полностью находилось под контролем боевых групп, которые возникали из спортсменов и жителей северокавказских республик, особенно Чечни. Был момент, когда Москва полностью находилась под их контролем. На местах создавались отряды сопротивления, состоящие из тех же спортсменов, но славянской национальности. В регионах становились национальные группы или отряды для захвата территорий. Милиция находилась в растерянности, потому что не понимала, что надо делать и для чего, и не менее важным вопросом было для них – для кого и стоимость решения, как в защите, так и в нападении.
Только воры в законе с Закавказья, у которых был достаточный опыт работы с милицией там, где существовала система корпоративного управления и нелегальных производств, где они работали вместе с милицией и где у каждого была своя зона получения доходов, так вот именно они понимали, что необходимо делать и определяли зоны ответственности. Аналогов такого воздействия на создание и управление государственной собственностью при переводе в личную собственность не существовало, и тем более в таких объемах. Первая волна, вызванная разгулом настоящего бандитизма, которая встречала в любом случае сопротивление со стороны власти, что выражалось в арестах исполнителей, которые далее попадали на зоны, а зоны еще со времени СССР курировались ворами в законе, и они решали там вопросы, причем любые. Но для того, чтобы получить территории собственности или захваченные площадки, было мало иметь влияние в самих тюрьмах, надо было еще, кроме фронтальной войны на территориях, иметь возможность и поставки своих конкурентов в эти места, а это могли сделать только с помощью закона. А с ними надо было договариваться о цене. Они принесли с собой в Москву опыт работы и стали налаживать рычаги воздействия при работе с переводом и получением собственности. Они стали гарантами сделок, а также безопасности территорий и функционирования предприятий, причем, чем ожесточеннее становилась война за внесение порядка в систему распределения, тем больше укреплялись связи между милицией и ворами в законе. По сути, это была и осталась одна организация, где обе стороны решали одни и те же вопросы, но у милиции было больше возможностей и согласно закону конкуренции, они начали выдавливать конкурирующую организацию в лице воров законе. По сути, криминал стал частью вновь создаваемой элиты, потому что у него были и остались части собственности, которые приносили доход. Такого перевоспитания собственностью не знала ни одна система в мире. Но, если мы оставим в стороне лирику, то это было страшное время, и дело не в бандитизме и переделе, а в ненасытности. Все, что попадало в бюджет, мгновенно исчезало, махинации проводились на уровне государственного управления. Это был инстинктивный процесс становления новых собственников, в распределении собственности и доходов играли роль и изначально исполнительные, и остальные структуры власти, представляли из себя и создавались вместе с системой как корпорации по получению дополнительных доходов. В этом пункте в исчезающих странах вместе с их управлениями возникает стыдливое молчание, потому что признать явное они себе не представляют, как это сделать, хотя меняются поколения, но цели корпораций не могут меняться, поэтому в этих странах, в том числе и в России, не существует коррупции, а есть интересы корпораций. С 1991 – 2001 год происходит захват территорий собственности в России и закрепление этих территорий. Наиболее интересным в этом процессе является закрепление территорий собственности. Для закрепления необходимы были законы. Сумбурная масса, в основном состоящая из интеллигенции, голодной интеллигенции, которая представляла первую российскую Думу и готова была изменить кардинально как свою жизнь, так и всей нации, стала банально покупаться или продавать свой голос. Как это происходило? Я буквально привожу слова одного депутата первого созыва: «Пришли ко мне и предложили 3 тысячи долларов за голос, я пошел к своим и договорился со своими за 2 тысячи долларов. Закон был не такой, чтобы влиять на что то серьезное, – и я заработал в этот день 50 тысяч долларов». Он говорил об этом с тоской, потому что на втором созыве места депутатские уже стоили дорого и за них надо было платить.
