Перед дядей Гришей сидит интеллигентная пара лет пятидесяти, мужчина в очках, женщина около окна. Она сидит с книгой в руках и изредка ее рука заползает в сумку, которую открывает муж, чтобы она достала оттуда печенье. Рядом с мужем сидит девушка лет тридцати, очень красивая, в короткой юбке. Сидит, небрежно развалившись, и мужчина каждый раз, подвигая сумку жене, чтобы она достала печенье, из-под очков смотрит на ноги той женщины. Дядя Гриша, увидев этот взгляд, усмехается, открывает глаза, потом снова закрывает, чтобы его мозг смог сложить речь, которая напрашивалась, и пока, в первые десять минут поездки, еще концентрировалась на внутригосударственных проблемах.
Дядя Гриша хочет поговорить именно с мужчиной и поделиться мыслями о предмете, который трогает и его, но к которому он стал относиться достаточно равнодушно, и не потому, что у него возраст или что-то еще, а потому, что прежняя стоимость той, что сейчас сидела перед ним, была равна стоимости того, что у нее помещалось на вершине ее ног, или скрещения ног. В дни бурной молодости, хоть это место и являлось конечным пунктом всех желаний, а дальше тревог, волнений, упреков и склок, но все начиналось с головы, с выражения глаз, потом слов, и только потом, когда все допустимые резервы внешних отношений были исчерпаны, наступал момент откровения или телесного слияния.
Когда пришло время капитализма и мелкособственнических отношений, и первая часть явно начала уступать второй по цене или они сравнялись, где обязательность некоторой прелюдии была сведена на нет и заработала простая торговая формула – деньги-товар. В журналах и на телевидении стало столько этого товара, что тайны не осталось, и это уже лежало у каждого перед глазами, как на базаре, и соответственно, цены были от свежести продукта, возраста и т.д. Это стало концом человеческих отношений, трагическая дата перехода на чисто денежные отношения, поэтому те, кто садились в вагон, в основном, предлагали эту часть. И это хотел сказать дядя Гриша сидевшему напротив мужчине, что исчезло то, что тянуло их жить, а его косоглазие… И в это время он говорит вслух:
– Да, – косоглазие. Однако, – говорит он снова, – инстинкты в нас, – он говорит как бы в пространство, но чтобы понимал сидящий напротив мужчина, – инстинкты, в нас они еще остались, но когда вспомнишь, за что и сколько надо платить, ты снова становишься политически грамотным человеком, потому что цены не то что высоки, они именно за это – неподъемны.
