. Как гром среди ясного неба, грянули наши пищали кремневые по опешившим от неожиданности врагам. Казацкий клич «Слава!» раскатился далече, и помчались мы на султанцев. Цокнулись саблями с кривыми ятаганами. Сразу посекли мы передние ряды конников басурманских. Отбили два их знамени, булаву железную — знак власти аги
[22]ихнего — и литавры. Батько твой горазд был драться, помню. Срубил он их знаменосца с коня да и знамя из его рук вырвал. Добрая рубка была! Тогда-то меня спага ятаганом и царапнул. — Бурило, усмехаясь, показал на шрам, что, прорезая щеку, уходил в седину усов. — Вот как было, крестник! Увидели турки, что ломит их наша сила, поняли свою невозмогу — спешились и, более не принимая конного боя, отстреливаясь, стали отступать к форштадту хаджибейскому. Мы тогда тоже сошли с лошадей. Загремели снова наши пищали да пистолеты. В пороховом черном дыму ворвались мы в форштадт на плечах супостатов. Взяли крепко мы их тут в ножи да сабли. Мало кто и уцелел из них. Спасли свой живот лишь те, что успели убежать от нас за высокие каменные стены. Укрылась в крепости и часть татар, что жили в форштадте. Бросились мы штурмовать зубчатые башни, да оттуда ударили пушки. Засвистели ядра и картечь. Эх и пожалели мы, что пушечек у нас нету! Горько пожалели! Были бы они — не устоять тогда стенам султанским. Отошли мы в досаде великой от крепости и стали в обратный путь домой собираться, а султанцы-«храбрецы» боялись и нос высунуть за стены крепостные, пока мы на возы грузили добычу: оружие басурманское, припасы разные, пока сгоняли разбежавшийся по степи турецкий и татарский скот.
Старик затянулся дымом своего чубука, прищурил глаза.
— Двадцать тысяч лошадей, четыре тысячи овец, тысяча волов и коров и сто восемьдесят верблюдов мычали, ржали, ревели так, что заглушали голоса человеческие, когда мы гнали их мимо форштадта ордынского, — продолжал старик. — А за скотом вели мы ясырь — султанцев полоненных, связанных по рукам янычаров, спагов, ордынцев. От полоненных спагов и узнали мы, что их отряд, на который мы наскочили, шел из Очакова в Белгород для усиления гарнизона этой крепости… Обратно возвращались мы тоже не мешкая и уже третьего октября со всей добычей переправились через Тилигул-реку на нашу сторону. Вот каков был первый поиск!
Бурило замолчал, выбил золу из люльки, снова наполнил ее табаком и продолжал:
— Всю зиму гноилась у меня щека, рассеченная басурманом. Лишь к лету зажила сия рана, и вовремя, потому что я уже в июле под начальством генерала Прозоровского в отряде кошевого атамана Петра Калинишевского снова под Хаджибей поиск делал. Тринадцатого дня июля 1770 года мы, спалив турецкое местечко Аджидер, с легкими пушками подошли к Хаджибею. Форштадт мы опять взяли, хотя на сей раз турки огрызались без страха. Скоро черным дымом заволокло каменные зубцы турецкого гнезда. Это мы запалили магазины
