— Какое подходящее для нее общество!
— Вы беззаботно смеетесь, Луи. А, по-моему, вам совсем не следовало бы смеяться. Клянусь вам, вы играете с огнем!
— А вы разве осторожнее меня, Арман? — спросил серьезно граф де Виллье, смотря своему другу прямо в глаза.
Барон де Гриньи отвернулся, и, желая перевести разговор на другую тему, продолжал:
— Известие об отъезде графини де Малеваль насторожило меня, я испугался за вас, мой дорогой и единственный друг. Я писал вам, а затем… а затем, как видите, явился и сам вслед за письмом. Вдвоем нам, во всяком случае, будет легче отвратить эту, может быть, впрочем, и воображаемую опасность.
— Благодарю вас, Арман, но я, признаюсь вам, не понимаю, зачем нужно было принимать столько предосторожностей для того, чтобы дать мне понять, что положение дела изменилось и, может быть, грозит мне опасностью? Тут может быть только одно: или, как вы предполагаете сами, опасность воображаемая, и тогда вы не стали бы так спешить с приездом сюда.
— Но моя дружба к вам…
— Дайте мне докончить… или же опасность существует на самом деле, и я, или, скорее, мы обладаем мужеством настолько, что можем обращать на нее столько же внимания, как на плывущее на небе облако.
— Согласен. Однако эта женщина…
— Я ведь ее знаю… немного, мои друг, — добавил, улыбаясь, граф де Виллье. — И знаю, что если она в ярости и готова убить меня сегодня, то завтра же забудет, что я существовал когда-нибудь на белом свете.
— Да, это, пожалуй, правда.
— Но зачем мы будем заниматься ее особой и ее желанием отомстить в такое время, когда мы отправляемся в экспедицию, из которой мы, может быть, и не вернемся?
— Вы правы! Когда же, однако, мы отправляемся?
— Завтра.
— Я предпочел бы сегодня вечером.
— Вы говорите, как ребенок.
— Луи! Луи! Запомните эти слова!
— Слушаюсь.
— Ненависти женщины следует бояться гораздо больше, чем ненависти десятерых мужчин.
— Довольно.
— Не спорьте… я — живое доказательство… но не спрашивайте меня… вы смотрите на меня с изумлением… Да, Луи, да… я также… я испытал это, и когда в моей памяти встают эти воспоминания, я начинаю дрожать за себя и за вас.
— Дорогой Арман, почему же вы никогда не хотели довериться мне?
— Это тайна, которая так же тяготела бы над вами, как и… но ее пока еще рано открывать.
И молодой человек сделался вдруг грустен и уже не пытался скрывать более своих мрачных мыслей.
Затем он сказал графу де Виллье:
— Время, однако, идет, пора возвращаться домой. Затем, спустившись с холма, он направился по дороге к форту Дюкэну; граф, которого заставили призадуматься последние слова его друга, молча последовал за ним.
