Граф сделал над собою страшное усилие и сказал ей:
— Анжела, вы ведь ничего не знаете, не правда ли? На это она торопливо ответила ему:
— Ровно ничего! ничего такого, что могло бы вас огорчить или испугать.
— Ваш отец не только заставил меня призадуматься, но даже испугал меня.
— Почему вы вдруг так сильно взволновались, дорогой Луи? Мой отец высказывал ведь только одно предположение.
— Может быть, он не хотел сразу огорчить меня и рассказать все, что ему известно о несчастье, случившемся с моим братом, и он ограничился тем, что приготовил меня к этому.
— Какое несчастье? Что дало вам повод думать это? Вы скоро увидите своего брата, друг мой.
— Дай-то Бог! Но последние слова вашего отца прозвучали в моих ушах, как звон погребального колокола.
— Бог милостив! Надейтесь!
— Вы советуете мне надеяться, Анжела! А ваш отец крикнул мне: мужайтесь. Почему же меня покинуло вдруг мужество? Почему теперь я утратил надежду?
— Значит, вы очень любите вашего брата? — спросила она с легким волнением в голосе, которого не заметил капитан, всецело отдавшийся своим мрачным мыслям.
— Как никого на свете! — отвечал граф.
И затем, давая волю охватившему его чувству, добавил:
— Бедный Жюмонвиль! Такой красивый, храбрый, честный! Для меня он был не только брат, но и друг в одно и то же время.
Сам того не сознавая, брат графа де Жюмонвиля говорил о нем, как об умершем, и как бы произносил над его могилой надгробное слово.
Молодая девушка заметила это и, желая отвлечь его от мрачных мыслей, сказала своим нежным голосом:
— Луи!
— Анжела! — повторил капитан, стараясь стряхнуть с себя оцепенение и невольную тоску. — Что такое с вами, скажите мне?
— Неужели любовь в этом и состоит?
— Да, дорогое дитя, именно в этом. Любовь, какая бы она ни была, состоит из радостей и горестей, наслаждений и труда, отчаяния и надежды.
— И все-таки несчастный человек тот, кому не придется узнать ни этих радостей, ни этих страданий!
— Да, это правда, Анжела, — сказал нежно офицер.
— Дорогой мой Луи, в таком случае, я очень люблю тебя, потому что я то же чувствую и вполне разделяю все твои опасения.
— Ты меня любишь, Анжела? — вскричал страстно молодой человек.
— Пресвятая Дева! Мы в первый раз говорим друг другу «ты».
— А я и не заметил этого, я дал волю своему сердцу.
— При виде вашего горя я просто потеряла голову… у меня даже сердце перестало биться.
— Правда?
— Да! Я отдала бы все на свете, чтобы вернуть тебе… — тут она на минуту запнулась, и в то время, как он целовал ее руки, продолжала: — чтобы вернуть вам хоть каплю надежды. Мое бессилие приводит меня в отчаяние.
