Тонкий свист, донесшийся со стороны кровати, сложился в два странных слова: "Ма-а-а-зин дже-е-е-н".
Кто-то лежал в его кровати. Кто-то… Кто-то страшный. И эти два слова…
Пинт попытался успокоиться. "Возьми себя в руки, черт возьми! Ты же врач, хоть и в прошлом! Психиатр! Сумасшествие – твоя специальность. Это просто голоса. Все нормально. Ты – шизофреник. Хочешь другой вариант? Пожалуйста. Ты еще не проснулся. Ты спишь и видишь нехороший сон. Надо проснуться. Вот и все. Проснуться – и все пройдет".
И тут же в голове возник другой голос: "Где граница между ТВОИМ сном и ТВОЕЙ реальностью? Она лежит здесь? В твоей кровати? Или, может, она проходит дальше: через порог твоей квартиры? А может, еще дальше – так далеко, что ты даже представить себе не можешь?".
Пинт не знал, где проходит граница. В Горной Долине – городке, которого уже пять лет, как не было? Или – в той, другой горной долине, открывшейся на исходе летнего дня рыцарю, закованному в латы с головы до пят, и его верному спутнику, с арбалетом и дорожной сумой через плечо?
Контуры действительности расплывались, как это бывает, когда чересчур набрался "кровавой Мэри" – напитка коварного и опасного. Водка, подгоняемая томатным соком, совсем не чувствуется. Ты пьешь и пьешь, уверенный, что с тобой все в полном порядке. Пьешь до тех пор, пока голова вдруг не отключится, как перегоревшая лампочка, и ноги не подкосятся.
Сильное головокружение вынудило его опереться на стену, и он увидел… Нет, этого не может быть! Этому нет объяснения! Этому просто не может быть никакого объяснения!
Его пальцы, упершиеся в стену, светились зеленоватым холодным светом. В голове, где-то на задворках сознания, мелькнула картинка из школьного учебника физики: старинный парусник под тяжелым свинцовым небом. Паруса убраны, низкие клубящиеся тучи предвещают близкую грозу. Мачты, реи и бушприт парусника охвачены бледным зеленым сиянием. Огни святого Эльма – покровителя мореходов. "Молитесь, братцы! Это – конец! Скорый и неотвратимый!". Нечего сказать – добренький святой! Сообщает о страшной гибели за час до нее. Вот уж действительно, дружеская услуга, достойная святого.
Пинт с трудом оторвал руку от стены. Свечение стало медленно исчезать; оно словно стекало с пальцев и растворялось в воздухе.
– Лиза! – вместо звучного шепота из пересохшего горла Пинта вырвался лишь сдавленный хрип. – Лиза!
Он покачнулся и сделал несколько неверных шагов к кровати. Он знал, что не стоит туда идти, но ничего не мог с собой поделать. Он увидел одеяло, повторяющее контуры тела, вмятину на подушке от невидимой головы. "Мазин джен!" – сказала подушка.
