— Анька! Открой. Это я. Я, Гена.
Открыла босая, нечесаная. Увидев Сашу, стала судорожно подбирать волосы.
— Натрепался, да? — спросила она у брата.
— Я ему одному сказал.
Комната оказалась большой, красивой, с полированной мебелью, на окнах — новые занавески.
Саша вошел и, не раздеваясь, робко присел на краешек стула (из уважения к чужому горю). Он продолжал держать в руках свой портфель, не решаясь пристроить его даже к ножке стола, не решаясь пристально глянуть на Аню.
И вдруг сдвинул брови, спросил;
— Аня, я вижу — ты недовольна, что я пришел?
— Только мне дела что до тебя! Просто ты теперь одно, а мы — совершенно другое… Понял? Ты — школьник. А мы… Генку возьмут в интернат… А мне уже скоро шестнадцать, меня не возьмут, мне придется работать, чтоб передачи маме…
— Да. Но ты можешь в вечернюю школу…
— Я не образцовая. Не показательная!
— Анька! Брось дурака валять! Ты же хотела идти к театр, к Ушинскису. Осенью ты собиралась держать экзамен.
— А теперь похожу с метлой. Только Генку жалко… И маму… И… И зачем ты пришел?!. Зачем? Чтобы давать советы?..
— Я пришел, потому что…
Он не знал, почему пришел. Он пришел, чтоб помочь, но не понимал этого.
И вдруг, бел всякого перехода, Аня зло и горько заплакала. Уронила на руки голову, оперла локти о стол.
Что в этих случаях полагалось делать? Этого Саша не знал. Может, надо было погладить плачущую по голове? Но гладить ее — хоть тресни — ему не хотелось. Даже тошно было подумать об этом.
Помолчали. Молчали долго. Она все плакала.
— А кто у вас есть из родственников? — прищурившись, спросил Саша.
— А ты кто такой?! Педсовет, да? Кто тебе позволил к нам приходить и выспрашивать?
— Я позволил, — ответил Гена. — Саша! У нас есть бабушка.
— Дай-ка мне адрес бабушка.
— Не смей волновать бабушку! — закричала Аня, — Мы — сами!
— Она живет не здесь, — объяснил Гена. — Она ничего не знает. Она в Каунасе. Понимаешь?
— А я ей дам телеграмму… Гена! Пойдем со мной — дадим телеграмму… Я… я все, что могу. Я… я полы помою… Аня! — Он рассмеялся. — Знаешь, и отлично мою полы!
— Я тебе не позволю мыть наши полы! Это наши, наши полы…
— Аня! Ударь меня.
Она подошла и ударила его кулаком в грудь. Она лупила Сашу, не в силах остановиться, злые слезы текли по щекам и носу, а он, прищурившись, глядел на нее, поглубже сунув руки в карманы куртки.
— Ой, ой, — суетился Генка, пытаясь ее оттащить. — Ой, она, наверно, с ума сошла!.. Она сказала, что подожжет себе ресницы и брови. Я караулил ее всю ночь.
