— Заболела? — спросил Игорь.
— Вы вчера на берегу стояли?
— Да, смотрели на льдины.
— А перед этим бегали?
— Бежали...
— Все ясно: вспотела, потом остудилась, и ты не мог о ней позаботиться! Всегда у вас так, у Бандуреевых!
Лукин отступил в сени, пропуская Игоря вперед.
Игорь не знал, надо ли оправдываться. Словами сейчас Любе не поможешь. Да и правда, он поздно хватился, что Люба легко одета. Теперь надо хоть молчать.
— Тогда и я не пойду в школу! — предложил Игорь.
— Зачем же теперь такая жертва? — ответил Лукин. — Вчера надо было думать.
Однако голос его смягчился, он полуобнял Игоря и повел в дом. Люба лежала на старинном диване с фигурной спинкой-полкой, уставленной книгами. Увидев Игоря со своим отцом, она проворно натянула одеяло до носа. Но Игорь успел заметить, как обметало ее губы. Лоб горел, словно раскаленная полоска железа.
— Сегодня я не смогу в школу пойти, Игорь, — стала объяснять Люба виноватым голосом. — Но ты скажи Диане Степановне, что я быстро поднимусь, ладно?
— Будет тебе — быстро! — отозвался Лукин, прикладывая руку ко лбу дочери. — Не меньше тридцати девяти, не вызвать ли снова врача?
— Ничего, пап, я жилистая, — сказала Люба.
— Мать тоже хорохорилась... — вырвалось у Лукина, брови его сдвинулись, и он горестно посмотрел на портрет Софьи Григорьевны.
— А я с тебя пример беру! — возразила Люба хрипким голосом. — Не сдаюсь — и все!
— Я мужик, фронтовик и таежник, — увещевал ее Лукин, — а ты нежное существо!
— Я тоже буду таежница, — Люба потеребила бахромку на изношенном обшлаге халата. — И халатом ты можешь накрыть меня...
— Да я бы тебе сердце свое вынул и отдал! — задрожала складка в углу рта Лукина.
Игорю показалось, Любин отец вот-вот заплачет. Но Лукин снял халат и набросил его поверх мохнатого одеяла Любы.
— Пора мне на работу, — сказал Лукин, расстегивая верхнюю пуговицу байкового костюма. — А с тобой посидеть кого-нибудь попрошу.
— Мама согласится, — вмешался Игорь. — И Феня придет!
— Фене, Игорек, пока нельзя быть у судьи, — нахмурился Лукин.
— Она же к Любе, — возразил Игорь, — лечить ее будет...
— Все равно нельзя, — повторил Лукин и хлопнул фанерной дверцей шкафа.
А Люба высунула руки, подмигнула Игорю и шепнула на ухо, опалив горячим выдыхом:
— Феня сама догадается, а ты лучше выполни мою просьбу, Игорь!
— Какую? — шепотом спросил он.
— Помирись с Митей, чтоб и во вторник у нас все хорошо стало...
Игорь кивнул, в носу у него щекотало, будто попал туда комар, и он попятился в прихожую. Точно одурманенный лекарствами, шел по улицам до школы. Зашел в класс и незряче просидел все пять уроков. Забыл совсем про Митьку. Уроков не слышал и не понимал, что сам пишет в тетрадках. В голове только одно предложение разбиралось по частям и членам: «Всегда у вас так, у Бандуреевых!» «Но почему же у нас так, — недоумевал Игорь, — не виноваты же мы в том, что Софья Григорьевна простудилась! При чем здесь наша чуткость?»
