И тот первый спрашивает: "Так ты был там, или как?".
А я говорю: "Ты бы родного брата побил?".
А он говорит: "У меня нет брата".
А я спрашиваю: "А если бы он у тебя был, ты бы побил его, если бы получил приказ?".
А он говорит: "Не знаю".
А я ему говорю: "Я своего брата побил. Он был на другой стороне. Это не моя вина, блин! Я был должен. То был первый удар. Перепалка, как оно между братьями бывает. Я всегда это себе потом говорил. Он меня в этом шлеме и со щитом даже и не узнал.
И полицейские глядят на меня, и тут я вижу, как они расстегивают надо мной штаны. Слышу водопады. У меня гудит в голове, изо рта течет, все ребра болят. Время скачет туда и назад. Все вокруг опадает и спадает, а потом пропадает, а я вижу, как из двух полицейских вдруг делается один полицейский, после чего их снова делается двое.
А потом я вижу, как по лесу блуждает моя мама, как она идет мимо меня с полными от покупок сумками, она тащит три десятка цыплят. Похоже, снова где-то акция.
Я кричу ей:
Мама!
Мама!!
Мама!!!
А она меня не слышит. Идет дальше.
А потом вижу, что из мрака леса выходит мой старик.
На нем одни только трусы и майка, в руке он держит бутылку "охотничьей". Спиртное с человеческим лицом. Чехословацкий виски. Как тогда, когда он перелетел через ограду в ту чудовищную, хрупкую тишину. Он идет ко мне с бельевой веревкой на шее. Как тогда, когда мы нашли его с мамой. Он подходит ко мне и затягивает мне петлю на шее, и я не могу дышать.
И отец говорит: "Малой… Малой… Малой…".
И неожиданно он срастается с теми полицейскими в одно целое и все время говорит: "Малой… Малой… Малой… Я тебе что говорил: каким ты должен быть?".
А я говорю: "Сильным".
А он говорит: "Ты должен быть хорошим. Хорошим и нормальным. Ты должен быть нормальным мужиком".
А я говорю, что я ведь хороший, я сильный и добрый, что всегда ведь хотел быть хорошим и нормальным, даже когда записывался в полицию, хотел быть хорошим. И мама очень радовалась и гордилась мной, говорила, что покойный отец тоже бы радовался, что наконец-то и из меня что-то получится. И, возможно, прежде всего, мама на миг вздохнула свободно.
Но это уже совсем другая история.
А потом льет дождь, меня же продолжают колотить.
Меня пинают полицейские, меня пинает мой старик, меня пинает даже та земля, которую тогда, на Народном Проспекте, я спас и дал ей новую жизнь. Вот этого у меня никогда не отберет. Я был первым. Ведь это же все равно, по какой стороне баррикады ты стоишь, самое главное, что ты на ней, на баррикаде, стоишь, и что ты сражаешься.
