Он был одинок и любил одиночество с самого детства. Не потому что он стремился к отчуждённости, нет, просто так сложилась его жизнь. Сначала долго и сильно болел его отец, и мать почти всегда была с ним, потом отец очень рано умер и мама ушла в себя. Затем, из-за доброжелательных и нудных подруг, стремящихся вогнать её в рамки, «как все», она снова вышла замуж.
Он очень любил и отца и мать. Когда умер отец, вся его любовь была предназначена маме, но он был ещё слишком мал и понимал жизнь между мужчиной и женщиной по-своему, по-детски, но без эгоизма. Если хотят жить вместе, то пусть живут, а он будет рядом.
Он привык быть рядом. Он рано изучил всю мужскую и женскую порочность и привык к ней, как привыкают к чему-то постоянному.
С этой привычкой жить рядом одиноко, ни во что не вмешиваясь и просто наблюдая он и вырос. Оказалось, что этой привычки достаточно для одинокой жизни, но совершенно недостаточно для семейной. Семейная жизнь подразумевала ругань, страсти, взаимозависимость, в идеале любовь и тоску от разлуки.
Он же привык жить рядом. Привык любить без истерик и надрыва. Заботиться и быть ответственным по мере необходимости, а не из последних сил, если вдруг жена закатывает истерику, что ей нечего одеть или у всех уже есть машины и только у них нет. Привычка жить рядом фактически обрекала его в том обществе, в котором он жил, на полное одиночество.
У него случались романы, но все его дамы были замужем. Он, долго размышлял, почему именно так происходит, почему незамужние дамы, быстро загораясь от общения с ним, так же быстро гаснут. Наконец, он понял, что замужние дамы охоту уже закончили, а не замужние её ведут. Замужние дамы искали отмщения за то, что как им казалось, они недополучали.
Он был для них абсолютно неопасен. Он привык жить рядом, без вмешательств в чужую жизнь, так как ещё не совсем в своей-то разбирался. Он оказывал и жёнам, и мужьям большое благо, просто давая жёнам вполне безопасную возможность сравнивать разных мужчин, и подолгу ведя с ними тихие и безгрешные беседы на тему, что хрен на хрен менять только время терять.
Его женщины были чрезвычайно довольны его щедростью, непритязательностью и полным отсутствием вздохов, нытья и просьб о новых встречах.
Он же чувствовал себя утешителем женщин и спасателем семейных уз. Он даже приходил в умиление, граничащее со слезой на глазу, когда его «лапочка», а так он называл всех женщин, поправляя перед зеркалом причёску и совершенно забывая о нём, сама себя спрашивала: «И что это муж говорит, что я растрепанная, вовсе я не растрёпанная».
