Это поэтическое состязание осталось памятным только мне. Коллектив этот случай вскоре забыл и никаких литературных игр более не устраивал. Лишь один парнишка, восьмиклассник, как и я, Алик Гуревич, постоянно интересовался моей зеленой тетрадью, и лишь ему, уединившись, я зачитывал куски из стихотворной «хроники» жизни спортлагеря. Тянулась эта «хроника» бесконечно. как некогда «Бахчисарайский фонтан», только еще более многословно и непоследовательно.
В это время я переживал довольно мучительное состояние: едва я начинал что-то сочинять, как меня тут же переполняло, буквально распирало желание высказаться обо всем немедленно. Одна начатая тема тут же вышибалась другой, а та пожиралась третьей, и это был хаос, доводящий меня до исступления. Я ощущал себя, как ощущал бы себя очеловеченный радиоприемник, попытайся он озвучить враз все, что уловлено им на всех эфирных волнах, на всех диапазонах. Я уединялся, болтаясь в лесу, бормоча и тряся головой, как медведь, заедаемый комарами. И, как медведю, мне хотелось, спасаясь, сунуться головой в мшистую кочку, но и об этой кочке, и об этом медвежьем состоянии мне хотелось написать немедленно.
Из этого поэтического психоза меня вывело спортивное честолюбие. Не проявив никаких талантов ни в шахматах, ни в плавании, ни в командно-спортивных играх, я таки отличился на легкоатлетических соревнованиях, заняв второе место на стометровке и двухсотке, почетное второе место, ибо победителем был Вадим Соболев, многоопытный спринтер, обладатель шиповок.
В общем, это было славное лето, о котором полгода спустя я напоминал приятелю в письме, при отсылке наконец-то сделанных лагерных фотографий. Письмо было написано стихами (онегинской строфой), и вообще я становился специалистом по всевозможным дружеским посланиям и стихотворным запискам. Как легко и непринужденно это писалось! И как же расстраивали и угнетали меня мысли о том, что — ну а где же у тебя, Тарутин, что-нибудь социально значимое, ну хотя бы что-то серьезное, лирическое хотя бы, ну хоть о природе, в конце концов? Даже до природы ты, брат, не дозрел… А между тем по радио в «Школьном радиочасе» два вечера подряд читали поэму о Сталине, сочиненную ленинградским школьником, таким же, как я, девятиклассником. Это тебе не «Хроника жизни спортлагеря», не послание к Боре Шабану!
С таким настроением, полный решимости совершить коренной творческий поворот, я приступил к созданию поэмы о Юлиусе Фучике. Источник у меня был один — его собственная книга «Репортаж с петлей на шее». Содержание этой книги и было мною переложено стихами. Дело оказалось совсем не сложным, вершил я его не только с большим старанием и ответственностью, но и с истинным жаром. Завершив свой социально значимый труд, я переписал поэму начисто, почти целиком заполнив толстенную «общую» тетрадь, и отнес ее Таисии, что вот уже год директорствовала в женской 204-й школе. на улице Халтурина.
