— Но со мной это бывает очень редко… — попробовал оправдаться Костя. — Совсем редко… Когда уж очень выводят из терпения.
— Да, не часто, — согласился секретарь. — Я знаю. Но этого не должно быть совсем. Каждого из нас выводят иногда из терпения. И мы немало выводим других из терпения… Значит ли это, что мы должны отвечать грубо? Говорить дерзости? Хлопать дверьми? Оскорблять? И так далее… Ведь Степан Николаевич — старый, опытный врач, почтенный человек, отец семейства… У него дети — врачи, ученики — врачи…
— Да, да… — тяжело смутился Костя. — Я все знаю, и мне очень неприятно…
Как всегда в минуты смущения или недовольства собой, он часто снимал очки, тщательно протирал стекла, снова надевал их, поправлял и снова снимал Близорукие глаза его становились мягче, добрее, и сам он вдруг казался беспомощным, будто, сняв очки, он обезоруживал себя, сдавался. И это выражение лица в свою очередь обезоруживало и собеседника. Секретарь улыбнулся.
— Поймите, Сергеев… — сказал он совсем просто, совсем по-дружески. — Вы комсомолец… Хороший комсомолец… В школе и в институте вы всегда были на лучшем счету… И мы хотим, чтобы вы были безупречны во всем, даже во внешнем своем поведении… Вы должны быть примером для молодежи не только в основном и главном, но и во всем — в быту…
«Знает…» — снова испуганно подумал Костя.
— …в манере держать себя, разговаривать, спорить, возражать старшим и так далее… Надеюсь, вы согласны с этим?
— Да, конечно. В истории со Степаном Николаевичем я очень виноват… но я извинился… он простил…
— А тут мы еще как раз ознакомились с вашим заявлением о вступлении в партию и полностью поддерживаем ваше желание… У вас две хорошие рекомендации… Очень хорошие…
Костя надел очки, сел ровнее, словно приготовился выслушать что-то очень важное, большое.
— Бюро ВЛКСМ охотно даст вам третью… Активно поддержит вас.
— Спасибо!..
Они беседовали еще с полчаса. Костя рассказал секретарю о своем намерении перейти в эндокринологическое отделение клиники, и секретарь его одобрил, Васильев охотно рассказывал о новых успехах хирургии, и Костя жадно слушал его. И только тогда, когда в кабинет вошла группа студентов и отвлекла секретаря, Костя, успокоенный и умиротворенный, вышел.
«Как хорошо, что он ничего не знает о вчерашней истории… — думал Костя. — Это было бы ужасно… И так от стыда некуда деваться…»
Костя работал в эндокринологическом отделении клиники. Все, что его волновало в последние недели, теперь благоприятно разрешалось, и он мог целиком, как и мечтал, отдаться делу, казавшемуся ему бесконечно интересным, открывающим огромные возможности. Ему еще в институте ясно представлялось, что в основе многих болезней лежат те или иные патологические изменения в каком-нибудь органе внутренней секреции. И то обстоятельство, что заболевание этого одного органа нередко вовлекает в болезненный процесс всю эндокринную систему и порождает целый ряд самых различных заболеваний, заставляло его с особенным увлечением предаваться клиническому изучению большой, сложной, но, очевидно, далеко не до конца изученной отрасли медицины.
