– Чего тебе ещё? – спросил он жену, войдя в дом.
– Несёшься, мил-человек, точно паровоз, голос я надорвала… Дома и лука нет, даже соль вся вышла, купи и керосину, или свечей, не в темноте же гостя за стол усадим?
– Верно, жена, но ты сразу бы всё сказала, чтобы я прямо к бакалейщику пошёл.
– Забыла сказать, что надо бы и графин для воды купить… Нечем повязать себе голову… Нечего надеть себе на ноги… Как же мне в таком вот виде Абисогома-агу принимать?
– Давай, жена, сегодня о еде позаботимся, об остальном уж завтра подумаем, – сказал Манук-ага и с силой потянул за дверную ручку.
– Манук-ага! Манук-ага!
– Кричи хоть до утра, больше не ворочусь, – проворчал Манук-ага и выбежал на улицу.
Он был уже довольно далеко от дома, как вдруг услышал окликавший его женский голос.
– Делать тебе нечего, вот и орёшь на весь квартал, – сказал про себя Манук-ага и даже не обернулся.
– Манук-ага!.. – выкрикивал голос, но теперь это был голос не жены старика, а десятилетней дочери дьячка Мартироса.
Старик шёл не оборачиваясь, и дочь дьячка Мартироса, которая минутами переходила на бег, вскоре начала нагонять его. И когда расстояние между ними сократилось шагов до десяти, бедняжка запыхалась так, что смогла лишь выдохнуть:
– Манук…
Старик опять не отозвался, и девочка, совсем уже выбившись из сил, пробежала ещё несколько шагов и невольно ухватилась за полу его пиджака.
– Оставь меня, жена, – прошептал Манук-ага, не оборачивая головы.
– Я должна что-то сказать…
– Мне некогда слушать, ты и без того уже столько наговорила, что всего не упомнишь.
– Я хотела спросить, где живёт кормилица.
При слове «кормилица» Манук-ага очнулся и, увидев дочь дьячка Мартироса, спросил её:
– Ахавни, это ты сейчас за мной бежала?
– Да… я, – ответила Ахавни и перевела дух.
– Как мать?
Ахавни никак не могла отдышаться.
– Я спрашиваю, как твоя мама? Случилось что-нибудь?
Девочка изнемогала от усталости.
– Господи, нашла время пыхтеть! Говори же, как чувствует себя мама?
– Ма…ма хо…ро…шо, маль…чик не хо…чёт брать грудь… нуж…но най…ти кор…милицу.
– Ну всё, всё, ладно, дочь моя, теперь беги домой, кормилицу я пришлю.
Ахавни попрощалась с Мануком-агой, и старик тут же отправился на поиски кормилицы.
Дабы не наскучить читателю, я также расстанусь с Мануком-агой, который на каждом шагу будет встречаться со своими знакомыми и рассказывать им или о выборах в квартальный совет, или о мучительном разрешении жены дьячка Мартироса, или о приезде Абисогома-аги в столицу.
