– Так пусть бы другим каким делом занимались, работать научились, или пускай хоть вовсе ничем не занимаются! Я-то не виноват, что они бедные? Или, может, всё своё богатство взять и отдать им, а?
– Зачем же?
– Ни стыда, ни совести у людей. Пойти к незнакомому человеку и сказать: здравствуй, дай мне немного денег… Ты мог бы так, Манук-ага?
– Упаси бог.
Дверь в который уж раз отворилась, и в комнату вошёл человек лет двадцати пяти. Он направился неверными шагами к Абисогому-аге и подал ему письмо, и Абисогом-ага, не распечатывая конверта, сердито спросил:
– Чего тебе надо?
– Там написано, – проронил молодой человек.
– Скажи сам.
– Завтра вечером я играю в бенефисном спектакле, сбор с которого пойдёт в мою пользу. И вот я самолично принёс вам, ваше степенство, билет в ложу.
– Не хочу! – отрубил Абисогом-ага и, скомкав письмо, бросил его в лицо бенефицианта.
– Принуждать нельзя, – сказал Манук-ага.
– Вот уже десять лет я хожу по сцене театра… – тоскливо проговорил молодой человек.
– А ты бы сидел! – вскричал Абисогом-ага.
– И служу нации
– А ты бы не служил, а сидел бы барином… И все эти речи твои – пустое.
– Он прав: пустое говоришь, – подтвердил Манук-аха.
– Вот уже десять лет, как на подмостках театра – этой школы нравственности – я учу нацию…
– Мне-то что?
– Ему-то что? – отозвался Манук-ага.
– И потому я вправе, кажется, пригласить на мой спектакль благороднейшего из наших соотечественников.
– Мне он не нужен.
– Ему спектакль не нужен, – подчеркнул Манук-ага.
– Если даже вы отказываетесь взять один билет, кому же я вручу все остальные билеты в ложу?
– Меня это не касается.
– Его это не касается, сын мой, – посочувствовал Манук-ага
– Умоляю, не откажите принять этот билет, в противном случае вы невольно выставите меня на позор.
– Вот привязался! Знал бы кто, как мне осточертели все эти слова!
– Ему осточертели все твои слова, – поддержал Манук-ага.
– Ах, если мне придётся уйти от вас с пустыми руками, я умру!
– У меня нет времени слушать тебя, пойми.
– Пойми, ему некогда слушать тебя, – сказал Манук-ага.
– Дело идёт всего-навсего об одном золотом, возьмите, умоляю вас, этот билет. Я шёл сюда с большой надеждой, и мне было бы горько уйти ни с чем.
– Выйди отсюда, уходи, ради бога. Долго мы ещё будем слушать тебя?
Дверь снова отворилась, и в комнате появился лет пятидесяти мужчина, плотный, с сединой в шевелюре, который, сразу же подступив к Абисогому-аге, спросил:
– И тебе не стыдно?
– Почему мне должно быть стыдно? – отвечал Абисогом-ага, опешив.
