Видели дожей, а сверху, под сенью листвы грациозной
Ратуши реют аркады, в которой находится биржа
Бюргеров вольного града. О нет, эта связь неразрывна!
Тайные нити роднят эти порты республик торговых,
Родину, милую сердцу, с манящей мечтою Востока.
Мальчик вкушал восхищённо в давнишней рождественской
сказке
Блюдо, которое знали все немцы: везде деловито
Торт возводили в четвертый адвент кулинары, как будто
Города символ — ворота и башни — лепили из сласти.
Лакомства клейкая манна явилась, конечно, с Востока.
Сахар, циндаль золотистый и розы настой благовонный:
Вот она — пища гаремов, которая хлебом святого
Марка в Венеции стала. Зовём мы её марципаном.
Он «масапан» для испанцев, и он же «маспен»
для французов,
Он же «масох» для евреев (названье пасхальных лепёшек),
Племени жаркой пустыни и племени горьких кочевий,
Скрепой Заката с Восходом в рассеяньи ставшем извечном.
Так же и лет через десять вдруг обмерло юное сердце:
В зале, сияющем золотом, девы увидел я образ,
Той, что теперь твоя мама, столь близко знакомый
мне ныне.
Там же, в чертоге, была она дивной принцессой Востока —
Черные кудри в венке золотистом спадали на плечи,
Словно из кости слоновой точёные в древности, плечи
Девочки хрупкой, загадочной, плечики нильской
флейтистки,
И на пурпурное платье. Сей лик, и чужой, и серьёзный,
Бледностью веял жемчужной, и будто глаголили молча
Что-то огромные очи. О дивная сказка Востока!
Край восходящего солнца, он пряною дышит мечтою!
Знай же, хранимая мною, что в это мгновенье свершилось
Предначертание неба; и я в молодом опьяненьи
Глаз не сводил с незнакомки, вот тут-то и выпал твой
жребий,
Голос, воззвавший к тебе, возвестил свою волю. Усердно
Я добивался её и добился согласия девы,
Ввёл её в дом, как желало того полюбившее сердце.
Так что, тебя созерцая, кочую по родинам милым,
Крошка с бровями германских отцов и горбинкой
от мавров.
Родины нет сокровенней, исконней и глубже Востока,
Родины душ человеческих, мудрости древней и нежной.
Разве не там, на Востоке, когда-то могучую книгу
Гений ганзейский создал, представленьем и волей желая
Мир объяснить, сопрягая германскую силу мышленья
С Упанишадами, тайну вселенной хранящими мудро?
Так, замечтавшись, в объятия чувств забираю я нежно
Ту, что дороже всего на планете, тебя, моя детка,
Вместе с тобой обнимаю я крепко и духа наследство,
Что приобрёл и храню, утешение в жизни и смерти,
Так я у нильской корзинки сижу и держу неотрывно
Ручку твою и гляжу на загадку лица дорогого.
