Начальник радиостанции Учватов, склонившись над Титовым, шумно дыша, читал телеграфную ленту:
«…Начальником Анадырского уездного управления назначен Громов, секретарем управления — Толстихин, мировым судьей — Суздалев. Имя начальника милиции будет сообщено дополнительно. Вся полнота власти передается полномочным представителям…»
По обветренным губам Титова скользнула ироническая улыбка: «Новая власть. За последние два года она в Ново-Мариинске меняется уже четвертый раз. А толку-то что? Все одно и то же. Вывески разные, а за ними сидят те же Биричи, Бесекерский, Петрушенко, Малков, их друзья, такие же купцы и спекулянты. Обманывают чукчей, набивают мошну не хуже американцев. Может быть, этот Громов пристегнет их? По-новому дело поведет? Едва ли. Колчак ведь хочет старый порядок вернуть. Ну и его наместник в Анадырском уезде все оставит по-прежнему. Может быть, пошумит для приличия, а чай и ром пить будет у тех же Биричей».
— Пиши разборчивее, — начальник радиостанции раздраженно толкнул толстыми пальцами в костлявое плечо Титова. — Не разберу.
Учватов налег на телеграфиста жирной грудью, жарко засопел. Известие о новом начальстве уезда взволновало его. Хмуря сальный, в толстых складках угреватый лоб, Учватов думал о том, как бы повыгоднее, подороже продать эту новость. Не начальнику же поселкового управления Москвину. Этот спившийся прапорщик царской армии, наверное, не поймет, в чем дело, или сам же побежит с радиограммой к Бесекерскому, чтобы получить стакан спирту. Оплывшее лицо Учватова пошло пятнами. Он ненавидел Москвина, который, как считал Учватов, перешел ему дорогу. Учватов в мечтах давно видел себя начальником Ново-Мариинского уезда. Он знал, что никто из торговцев не будет занимать административный пост в такое смутное время, когда власти меняются, как перчатки. Того и гляди — не угодишь — и… прощай, головушка! Зачем мехоторговцу Бесекерскому или рыбопромышленнику Грушецкому рисковать, когда у них деньги. А это посильнее, понадежнее нынешних властей. Учватов видел, как богатели торговцы, и зависть съедала его. Он жаждал разбогатеть. Сейчас самое удобное для этого время. Но купцы и рыбопромышленники так просто не поделятся с ним и маленькой толикой барыша, не примут в свой круг. Уж как только не угодничал перед ними! С того февральского дня, когда пришла весть о свержении царя, Учватов все телеграммы лично относил или Бесекерскому, или Биричам, или Грушецкому. Бывало, что неделями, по просьбе купца, Учватов держал втайне телеграммы и, конечно, ему за это кое-что перепадало. Но это не удовлетворяло Учватова. Он жаждал власти и богатства и уже не раз заводил с торговцами речь о том, что надо укрепить управление в Ново-Мариинске. Высказывал и свои соображения о торговле с чужеземцами. Русским купцам говорил о том, что надо изгнать американцев Свенсона и Томпсона, японца Сооке, «этих грабителей русской земли», а иностранцам пересказывал подслушанные в домах русских купцов разговоры о торговых планах. И те и другие не скупились на оплату его услуг, но дальше не шли и избрали начальником управления забулдыгу Москвина. Его никто и никогда не видел трезвым. Даже бумаги, которые ему подсовывали, радиограммы он подписывал пьяным. А какие богатства текут мимо. Нет уж, он, Учватов, не упустил бы их.
