— Да ты не студи борщ-то, — послышался голос Евдокии Николаевны. — Аль, может, не по вкусу?
— А, — оторвался Мандриков от воспоминаний. — Нет, очень вкусно. И бражка хороша. Как дома, бывало…
Он взялся за ложку. Хозяйка посмотрела на склонившегося над тарелкой Мандрикова, хотела что-то спросить, но сдержалась. К этому приучили ее и события последних лет и люди, которые появлялись ненадолго в ее домике и исчезали, даже часто не назвав своего имени.
2
Новиков был уверен, что оставил Мандрикова в надежном месте. Он торопился на завод: нужно было успеть до начала ночной смены поговорить с Антоном Моховым, передать ему поручение комитета встретить Берзина, приезжающего из Хабаровска, да и насчет листовок сказать. Завтра они испортят кровь господам колчаковцам и интервентам!
Чтобы сократить путь, да и не показываться дважды на пустынных улицах пади, Николай Федорович пошел напрямик через сопки к Жариковскому садику, что был перед заводом.
Еще издали за сеткой дождя Новиков увидел у заводских ворот невысокую коренастую фигуру Антона. Подняв воротник старой суконной куртки и низко надвинув поношенную морскую фуражку, парень покуривал, прислонившись к мокрой кирпичной стене заводоуправления. Было время пересмены. Два встречных потока темных фигур рабочих растекались от ворот — один исчезал в глубине заводского двора, другой распадался по улицам. Новиков ускорил шаг.
Мохов заметил его и пошел навстречу. Он всегда с удовольствием встречался с Новиковым, который заменил ему отца. Вместе с Николаем Федоровичем отец Антона, клепальщик, уехал с отрядом Красной гвардии в восемнадцатом году на Забайкальский фронт против Семенова. Новиков вернулся без него и, ничего не утаивая, рассказал, как Сидор Михайлович Мохов, находясь в разведке, попал в руки казачьего разъезда. Долго семеновцы пытали рабочего, вырезали на груди звезду, обрубили пальцы на руках и ногах, обрезали уши, выкололи глаза и бросили в степи. Оставляя за собой кровавый след, Мохов приполз к своим и умер. Товарищи похоронили его. Прощальные речи были короткими — нужно было выступать. Над свежим холмиком земли не прозвучали прощальные залпы — экономили патроны.
— Тебе, Антон, надо батькино место занять, — сказал тогда Новиков. — Мать не тревожь. Пусть выплачется. Легче на сердце станет — это дело женское. Так надо. А ты, — рабочий положил свою тяжелую руку на плечо юноши, — по батькиной дороге иди. Жди от меня знака…
Прошел год. Антон стал активным подпольщиком на Дальзаводе, Не раз, рискуя жизнью, успешно выполнял поручения партийной организации. Новиков гордился своим питомцем, но скрывал это, говорил с ним суховато, по-деловому, и всякий раз, посылая парня на очередное дело, волновался, переживал, хотя видел, что Антон становится все более ловким, уверенным, смелым. «Эх, не дожил Сидор Михайлович. Не узнал бы своего сынка. В орла вырастает Антон», — думал Новиков, отвечая на приветствие Мохова.
