Да, пожалуй, самое важное — умение и желание учиться. Как это сделали немцы, позаимствовав свой хвалёный блицкриг у Триандафиллова, из теории глубокого боя.
Рокоссовский поднял запылённое усталое лицо, негромко рассмеялся. Мозжухин покосился на неожиданно повеселевшего командира и обрадовался тоже — потому что рядом с таким настоящим командиром нельзя было не радоваться, — но дорога была сложная, приходилось то объезжать тихо матерящуюся пехоту, то с опаской поглядывать на небо, и шофёр не стал мешать генеральским мыслям.
Гитлеровцы не смогли разгромить нас, думал генерал. Им удалось лишь потеснить наши войска, да и то ценой огромных потерь. Дивизии наши поредели. Но бойцы и командиры из необстрелянных стали обстрелянными. Значение этого нельзя недооценивать. Они на личном опыте убедились, что немцев можно бить. Словом, люди стали сильнее, люди будут жить и воевать.
Война — это жизнь.
Рокоссовский просто жил и делал своё дело.
Он всегда просто делал своё дело.
Если бы все блистательные маршалы просто делали своё дело — не пришлось бы после войны выдумывать бездарные страшилки про глупого недальновидного Сталина. Делай дело — и врать не придётся.
Это очень просто.
ГЛАВА 9 Из жизни отдыхающих
На пригорочке лежалось.
Небо, до которого Коля так и не долетел, светило прямо в глаза беззаботной синевой. Где-то там, высоко за редкими облаками, висел огромный межзвёздный корабль пришельцев. Пониже болтались немецкие самолёты вроде тех, что сбили их аппаратик. Но до этой опушки они уже не добирались, предпочитая обшаривать воздух над болотом, и теперь можно было отдохнуть хоть немного.
После удара Коля быстро пришёл в себя и решил, что вообще-то приземление получилось довольно мягким. Ну, по сравнению с ожидаемым. Он сплюнул кровь. В кабине сделалось темно, верхнее освещение не работало. Треснутое лобовое стекло снаружи было заляпано грязью и клочьями травы. Коля дёрнулся было из сиденья, но его туловище удерживали как будто невидимые широкие ремни.
Он осторожно выпутался. Пол кабины накренился, и Половинкин вынужден был стоять скособочась, с опаской. Он поднял свой мешок, но тут же опомнился и повернулся налево, к пилоту.
Той досталось сильнее, нижнюю половину красивого лица заливала кровь, тёмно-синяя форма растрепалась, фуражки не было вовсе. Когда Коля подковылял ближе, девушка что-то пробормотала и раскрыла глаза. Глаза были как у побитой собаки.
— Ты как, товарищ лётчик? — спросил Половинкин, протягивая руку. — Встать можешь?
