В один из последних дней пребывания у отца Мотьке удалось остаться наедине с Клавой. Та специально для нее взяла отгул. Напекла сдобы столько, что могло хватить на целый голодный класс. Мотька знала судьбу вороха пирожков и крендельков – мать их попросту выбросит, но обидеть Клаву отказом не посмела. Они сели друг против друга – последняя закладка в духовку завершила букет ароматов кулинарной фантазии Клавы. Мотьке захотелось подойти к тяготившему ее вопросу нестандартно, поэтически, думалось, Клава это оценит. Мотька прочла строчки из М.Ю. Лермонтова:
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я – или Бог – или никто!
Клава с необычным интересом посмотрела Мотьке в глаза.
«Но как начать с темы, прозвучавшей в ночи и не мне?»
Мотька вспыхнула краской, вспоминая подробности интимного откровения.
– Клав, а Клав, расскажи о себе – школьнице, – подкралась Мотька издалека.
– А что в том необыкновенного? Может быть, тебя интересует что-нибудь «жареное»?!
– Я вижу, Клав, ты умнее всех моих знакомых, – не теряла надежду Мотька.
– Не умнее и не глупее. Я не член-корреспондент, даже не переводчик иностранных языков. Как все – серая масса. А кем могла бы стать и к чему стремилась – не в счет. Правда, меня многому научили мои мерзавцы-учителя, но тебе лучше этого не знать.
Мотька задумалась, не распознавая сути. Клава после некоторой паузы все же решилась. Она, как всегда раззадорилась рассказом, лицо зарделось. Срывающимся голосом Клава поведала о своих злоключениях. Мотька слушала и не знала, насколько ей всему верить, настолько далеко увела ее Клава от мирка ее скромных познаний. Она смотрела на возбужденную Клаву – та же взяла ее для большей убедительности за плечи и подвела к окну:
– Смотри, видишь на берегу ржавую посудину? Если бы не твой отец – там бы и закончила свое существование на этом свете, а на том меня ждали далеко не в раю.
Из духовки потянуло сизым дымком. Клава спохватилась:
– Видишь, к чему приводят задушевные беседы? «Негритят» теперь буду есть сама.
Отец задерживался на сейнере – разговору никто не мешал. Залив начал уходить во мрак наступающей ночи, а они, завороженные общением, сидели, не зажигая света. Мотька замерла. Казалось: малейшее ее движение или посторонний раздражитель смогут разорвать тонкую нить вдохновения. Мотька боялась любым неосторожным жестом возбудить неприятие проснувшейся в ней мысли. Наверное, подспудно, независимо от себя, они обе замерли в полной темноте. Клава от природы была умелым рассказчиком – она умела, не стесняясь, сказать возвышенно о простом, могла обратить внимание и на красоту окружающей природы, которой Мотька до сих пор не осознавала. Да и не мудрено, могла ли Мотька с высоты своих лет объять неведомый полигамный мир?! Клаве все же кое-что удалось. Она, по меньшей мере, поселила в ней некоторые противоречивые «начала», а для начала и этого оказалось немало. Разговор получился непростой и для Мотьки весьма полезный. Мысли заметались в дебрях заманчивых возможностей, теряясь в голове от невероятных открытий лежащего перед ее ногами мира.
