– А я, промежду прочим, по паспорту буду Матильда, – застыв к обидчику вполоборота, в порыве злой насмешки процедила Мотька.
– Ха-а, рассмешила. Матильда Граузамвель… Ска-а-жите, звать, как козу «Петрухи-семь сорок».
Обычно выдержанный Петька взвился, заикаясь больше обычного.
– Ниш-шкни, т-ты, х-ходячая п-пародия. Милорд с к-курятника…
Но Мотька перепалку уже не слышала – она громко выстукивала шпилькой по дереву причала в обратном направлении, так и не нашедшая в ответ достойной обидной реплики.
В тот вечер уединиться с Клавой не удалось: вернулся отец с огромным паевым куском белуги. Он считал разделку достойной рыбы делом мужских рук, был трезв и много шутил. Клава положила несколько распластанных им кусочков на раскаленную сковороду. По дому распространился аппетитный запах жареной рыбы. Оставшиеся кусочки отец уложил в кастрюлю с крышкой, добротно пересыпав крупной солью.
– Жареная белужка хороша, но вяленая… выше королевского вкуса, – раззадоривал он их, отдирая от парящего в тарелке куска румяную хрусткую корочку.
Мотька с аппетитом поглощала очередную порцию. Клава не называла отца по имени, впрочем, как и все остальные – Ленек. Она толкнула отца играючи в плечо:
– Ленек, к такой закуси не грех бы по «маленькой»?
– Не испытывай, все – рот на замке. Хошь, для вас сгоняю?
– А сгоняй! – подмигнула Мотьке Клава.
Мотька сжалась – она помнила, как с этого «по маленькой» все начиналось. Она молчаливо переглянулась с Клавой. Отец встал и вышел.
– Не тушуйся, милая, вижу, как напряглась. Запретный плод всегда слаще, пусть идет – он взял себя в руки…, будет испытанием – увидим, насколько крепко он завязал.
Магазин был недалеко, под боком: отец вернулся – не успели они переброситься и парой фраз. В руках серебрилось горлышко шипучки.
Он открыл и разлил легкое вино по фужерам – Мотьке тоже.
– Ничего, ничего, чуть-чуть можно, пусть лучше дома попробует, чем где-то в подъезде, – назидал он тем тоном, когда сами убеждаются в сказанном на ходу.
Мотьке на дне рождения у Сабрины довелось хлебнуть настоящего французского шампанского, она смолчала об этом, а сделав глоток, подыграла, скривив артистически рожицу.
В этот вечер легли позже обычного. После перепавших дождей пришла прохлада. Мотька уютно улеглась в постели – возбуждение не давало спать – беспорядочные мысли буравили голову. В углу завел песню сверчок. Из комнаты взрослых доносился приглушенный говорок. Любопытство Мотьки взяло верх – она тихонько ссунулась с кровати и подошла к двери. Ей очень хотелось услышать, о чем может говорить с отцом Клава.
