В Ленинграде пили все подряд — водку, шампанское и десертное вино под любую закуску. Среди Мишенькиных гостей было много евреев. В Тифлисе тоже были евреи, горские, но они мало чем отличались от грузин. Во время войны стали появляться евреи — беженцы из России. Но среди них у Дадашевых было мало знакомых.
Здешние евреи были люди интеллигентные — врачи, адвокаты, журналисты. По большей части они родились здесь, в Питере, у многих были русские жены, да и вообще они во всем походили на русских. Разве что шумливее. Говорят все разом и друг друга совсем не слушают. Но Марку это даже нравилось. Особенно ему нравились шутки и анекдоты, которые за столом рассказывали в изобилии. Марка тоже не оставляли в покое:
— Марк, расскажите анекдот про кинто.
Марк набирает побольше воздуха и начинает:
— Подходит кинто к русскому генералу и спрашивает: «А скажи, га-а-спадин генерал, а ка-а-торый щас час…»
Весь стол хохочет, а Марк громче всех…
Как-то вечером в комнату к Марку постучала Катя Гросс:
— Марк, зайдите ко мне, у меня перегорела лампочка…
Марк берет инструменты, идет вслед за Катей. У нее большая комната, перегороженная ширмой, на стенах портреты каких-то генералов и дам в больших шляпах.
— Какая лампочка?
— Вот эта, — Катя показывает на потолок…
Марк щурит близорукие глаза.
— Я не вижу…
— Марк, по-моему, вы — адя…
Марк уже начинает привыкать к Катиному жаргону. «Адя» — означает «идиот».
Катя снимает халат.
— Обнимите меня. Мне холодно.
Они лежат в большой Катиной кровати.
— Марк, у вас холодные и мокрые руки… Скажите, вы — импо́?
— Я не знаю… А как же Ника…
Катя медленно натягивает на себя халат.
— Марк, вы адя и импо́. С Никой у нас нормальные отношения. Он — не адя… Он — контрик и немчура. Впрочем — я тоже.
Марк идет по коридору. Он слышит стук в дверь и тихий голос Кати.
— Мишенька, срочно нужна ваша помощь. Марк не смог ввинтить лампочку.
За дверью фальцет:
— Я иду, Катенька… Вот только дам лекарство Ксюше…
* * *
…Марк свернул с площади Льва Толстого на «отросток» Большого проспекта. Дворники в фуражках и синих фартуках лениво разбирали развороченные водой деревянные торцы. Марк вышел к Карповке. Там следов наводнения было еще больше: покосившиеся деревянные домики, перевернутые лодки, сваленные в кучи бочки и ящики. По хлипкому мостику Марк перешел на Аптекарский остров. Здесь было тихо, как в деревне. Широкие, мощеные неровным булыжником улицы. По-осеннему грустные деревья за оградой Ботанического сада.
