Я не сразу поняла, почему этот чужой человек говорит о врачах, и что значит — выпустили? А он так же тихо повторил: — Они невиновны. Их освободили. Все равно казалось, что этого… не может быть. Он грустно улыбнулся: — Хорошо хоть, что вы не испугались. Теперь я не поняла, почему должна была испугаться. И он, все так же грустно улыбаясь, рассказал, как рано утром, в поезде, отправился — и, замявшись, уточнил: "куда можно рано утром отправиться?" Дверь в поездной радиоузел была приоткрыта, а проводник слушал ранние, шестичасовые последние известия. Он остановился, чтобы тоже послушать, тем более что диктор опять перечислял фамилии этих несчастных профессоров. И вдруг диктор тем же казенным голосом сказал, что выдвинутые против них обвинения — ложные, а их собственные показания добыты недопустимыми приемами. И что все они — диктор еще раз перечислил их фамилии — освобождены. — Что делает еврей, услышав такую новость? — спросил инспектор. — Бежит обратно в купе, будит другого еврея и шепчет ему на ухо, только на ухо — на верхних полках спят: "Врачей выпустили! Они невиновны!" Но бедняга-сосед так испугался, что рывком натянул на голову одеяло и отвернулся к стене: — Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал! — Он, — и старик глазами показал на сидящего впереди скрипача, — наверно, подумал, что я сошел с ума. Ничего удивительного, жизнь иногда вытворяет такое, что на самом деле можно свихнуться… Я нетерпеливо ждала, чтобы мы скорей доехали до гостиницы — не терпелось вернуться в Филармонию. Там я, конечно, первым делом бросилась к секретарше за газетой. И уже сама прочла сообщение министерства внутренних дел СССР о том, что все эти профессора освобождены. Не только прочла, но и перепечатала. При всех, открыто, даже под копирку, еще для кого-нибудь. Нарочно медленно выстукивала, чтобы поверить в это признание, что все эти профессора "были арестованы бывшим министерством государственной безопасности СССР неправильно, без каких-либо законных оснований". Что "обвинения, выдвинутые против перечисленных лиц, являются ложными, а документальные данные, на которые опирались работники следствия, несостоятельны". Что "показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены работниками следственной части бывшего министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия". И что арестованные "и другие привлеченные по этому делу полностью реабилитированы… и из-под стражи освобождены". …Постепенно радость, что их освободили, оттеснило странное чувство. Раньше, когда их называли предателями, шпионами, убийцами в белых халатах, мне было за них страшно. Что с ними сделают? Потом, когда стали говорить, что всех нас вышлют, что уже стоят готовые эшелоны, стало страшно и за себя, и за папу, и за Миру, и за Киру Александровну с Ганусей, за всех нас, евреев. Но теперь этого же не будет! Арестованных врачей выпустили, значит, и нас не вывезут. И этих статей в газетах не будет. И этой ненависти. Так почему же я не радуюсь? Радуюсь. Конечно, радуюсь. Только… Я лишь теперь осознала, что этих пожилых людей держали в тюремных камерах, что их п ы т а л и. Их тоже пытали… Нет, нет, не надо сравнивать! Они живы. Их выпустили. Немцы никого не выпускали. Не надо сравнивать. Ведь русские меня освободили. Я здесь, в филармонии. За стеной репетирует хор. А на сцене, наверно, уже идет репетиция ансамбля Моисеева. Вечером их выступление. Я буду его смотреть. И все хорошо, и ничего плохого не случится. На следующий день в газете была мелким шрифтом напечатана крохотная заметка об отмене Указа о награждении Лидии Тимашук орденом Ленина. А еще через некоторое время поползли слухи, что она погибла, попав под машину. Значит, решили мы, избавились от нежелательного свидетеля
