Имел ли возможность актер, живший в XVI веке, даже самый выдающийся, достигнуть уровня образованности, какой могли иметь лучшие представители высшей аристократии? Ведь в пьесах Шекспира буквально с реальной достоверностью отображена история европейского средневековья мельчайшими подробностями придворных интриг, психологических лабиринтов и документально-исторических тайн, проникнуть в которые пусть и гениальному человеку,но не имеющему к ним прямого доступа, было бы практически невозможно. При этом католическая церковь под давлением инквизиции не разрешала даже хоронить лицедеев на общем кладбище. Не секрет, что успех произведения в значительной степени зависит от того, насколько автор находится в материале, проникнут тем, что изображает. И в самом псевдониме (если это, конечно, псевдоним) скрывается не совсем адекватное для простолюдина свойство, так окрестившего себя: Shake spear (англ.) – потрясающий копьем). А вот гипотеза, которую, излагают некоторые шекспироведы: Очень знатный вельможа, автор инкогнито, не желающий обнародовать свое имя, типа Болленброка, если не более высокого происхождения, приближенный при Дворе и посвященный в его сокровенные тайны, носящий информацию и имеющий к ней доступ, дал в руки Шекспиру, доверяя его таланту режиссера, материал для сценической постановки, оставаясь при этом не узнанным. Шекспир-имярек жил четыреста лет назад. Тем не менее, творчество его актуально по сей день. И оно во многом современнее, чем тонны макулатуры, переведенной в Украине за последние годы, особенно в области законотворчества. Наверное, дело не в том, кто печатался под именем или псевдонимом «Шекспир», а в том, что с мужеством Одиссея (так зовут нашего автора) он до сих пор по-рыцарски потрясает копьем в неравной схватке с «неукротимой мельницей»… По аналогии с Дон-Кихотом Сервантеса (другим героем классической литературы той же эпохи) в благородном порыве хоть на йоту исправить этот закоснелый в грехах и погрязший в пороках «обезумевший мир». Это тот случай, когда возникает потребность писать, потребность органическая, когда нельзя не писать. Что и демонстрировала до революции 1917 года тенденциозная литература, – с уверенностью и смелостью хирургического скальпеля вскрывавшая социальные язвы (настолько влиятельны на рубеже XIX–XX веков были общественное мнение и роль писателя в его формировании), – под идеологическим натиском тоталитаризма переродившаяся в советские времена в так называемый
