С этими словами Элен быстрым жестом скинула с плеч бретельки своего домашнего платья и после, как оно скользнуло по ее ногам, осталась стоять в одних белых трусиках. Она наклонилась, чтобы взять с кровати юбку, и позвонки на ее спине проступили стройной грядой круглых холмиков. Одна за другой ее голые ноги шагнули в юбку, как в горячую ванну, и она сомкнула ее края на своей талии.
– Какая лучше? – спросила она и повернулась ко мне, держа в руках двое плечиков с кофточками белого и голубого цветов.
На мой взгляд разницы не было никакой. Сложность для меня единственно состояла в том, чтобы подобрать как можно более убедительные эпитеты. Элен была маленькой женщиной, и, как любую женщину, в чем угодно ее могли убедить только красивые слова.
– Голубая лучше, – наугад ответила я.
– Почему ты так думаешь?
– Красивый, свежий … очень голубой цвет, – сказала я, запнувшись об “очень голубой”.
– Разве мне не идет белое? – продолжила мучить меня она.
– Я этого не говорила.
– Так скажи!
Я задумалась: в сравнении с “очень голубым”, “очень белый” уж точно прозвучал бы фальшиво.
– Тебе идет абсолютно все, Элен! – щедро одарила я ее комплиментом, чтобы закончить с этим занятием.
– Спасибо, Кэт! – воскликнула она. – Знаешь, я так волнуюсь. Может лучше платье?
Женщина! Как творожники, она будет глотать комплименты до тех пор, пока не увидит дно тарелки и твоего терпения.
– Можно и платье, особенно вон то – красное! Очень… – я отчаянно подбирала слово для красного платья, и неожиданно для себя самой заключила: – сексуально!
– Значит – его и надену! – обрадовалась Элен.
А как обрадовалась я, когда смогла, наконец-то оставшись одна, лечь в кровать и отгородиться от всех открытой книгой.
Время так медленно близилось к обеду, что мне казалось оно совсем остановилось. Так же казалось и моему желудок, который был пуст с самого утра и то и дело справлялся о времени обеда недовольным урчанием. Убавив объем школьной повинности на несколько страниц, я отложила чтение и направилась в кухню. Бабушка была где-то на середине своего обеденного сна, который, по обыкновению, был чутким и больше походил на театральную пьесу, где герой перед своей репликой играл спящего.
– Ты куда? – незамедлительно последовала реплика героя.
– Молока хочу выпить, – ответила я и продолжила свой путь.
– В холодильнике свежее – наливай, – бросила она мне вслед.
Вынув банку с молоком, я налила себе полный стакан и села за стол напротив открытого окна. Окно кухни смотрело на узкий переулок, совсем тихий и безлюдный, поросший лопухами. Я медленно отпивала из стакана и разглядывала привязанную к ограде соседскую лошадь Малинку. Это был один из тех жарких июльских дней, во время которых и без того медленная деревенская жизнь совсем замирала в ожидании дождя. Из-за дрожащего горячего воздуха все, казалось, плыло перед глазами и выглядело нереальным. Сонную полуденную тишину нарушали лишь стрекотание кузнечиков в траве да короткие жужжания мушиных полетов.
