Данте открыл глаза и опустил руки. Безопасность в молчании?
— Я думал, что смогу сдержать твою песнь или, по крайней мере, заглушить ее. — Люсьен преодолел расстояние между ними. Его темный земляной запах окутал Данте. — Но я ошибался.
Данте выпрямился, внезапно почувствовав себя некомфортно — чего никогда не происходило рядом с Люсьеном прежде.
— Спрятать меня? От кого? Ты говоришь о Плохом Семени?
— Я даже не знал о существовании Плохого Семени. Нет, я прятал тебя от других. Сильных и могущественных, которые используют тебя без сожаления.
— Другие… как он? — Данте кивнул на каменного ангела, сгорбившегося на тропинке.
Взгляд Люсьена метнулся к статуе, остановившись на мгновение на цветах, качающихся в руке, затем вернулся к Данте.
— Да, как Локи[8]. Я заточил его в камень, чтобы защитить тебя.
— Да? — мягко спросил Данте. — От кого?
— От Падших.
Золотой взгляд Люсьена пронзил Данте, замораживая его сердце.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? Почему ты должен защищать меня от них?
— Ты не только Истинная кровь и Падший, дитя. Ты намного большее.
— И это?..
— Creawdwr[9], — в голосе Люсьена слышалась нотка почтительности. Гордость светилась в глазах. — Ты Создатель. Единственный существующий.
Холод прошелся по всему позвоночнику Данте. Он посмотрел на качающийся букет в руке Локи.
— Поэтому я могу делать херню, типа этой?
— Да. Ты можешь создавать все, что угодно. Твоя песнь несет ритм хаоса жизни. И также ты можешь разрушать.
Память Данте вернулась в прошлое. В Центр. Джоанна Мур кричала, когда его песня разрывала ее на части, разделяя на элементы.
Взгляд Данте вернулся к Люсьену, руки сжались в кулаки.
— И как долго ты знаешь об этом? Что я… Создатель?
— С первой встречи, — признался тихо Люсьен. — Твоя песня, твоя anhrefncathl привлекла меня. Так же, как привлек Локи. И, в конечном счете, привлечет остальных Падших. Если я не научу тебя…
— Забудь. Нет, — прервал Данте, горло сжалось, сердце колотилось в сумасшедшем ритме. — Вместо того чтобы притворяться моим другом, ты должен был сказать гребаную правду! Должен был предложить учить меня тогда. Сейчас немного поздно.
Боль не унималась, и внезапно стало казаться, будто он смотрит сквозь треснувшее стекло, так как изображение Люсьена стало разбитым и размножилось. Тревога вспыхнула на лице Люсьена, которое сейчас напоминало мозаику, сложенную из мелких осколков.
— Дитя?..
Что-то резко сместилось внутри Данте, что-то давно сломанное, пробиваясь в голову белым светом и расплавленной болью. Мир перевернулся, звезды расчертили ночь прозрачными полосами света, он чувствовал, что падает, все ниже, ниже и ниже, будто рассекая память, острую, гладкую и окаймленную шепотом.
