– Почему бы тебе не посоветоваться с уборщиками?
В США по окончании рабочего дня здания университетов, больниц и школ заполоняют армии уборщиков с ведрами и швабрами, метлами и пылесосами. За ночь они наводят идеальный порядок, чтобы к следующему утру мы, в данном случае – исследователи и их команды, могли вернуться к работе в лучших условиях.
– Лу, я не понимаю. Как я объясню сложную работу в лаборатории этим людям? Они же ничего не знают об этой теме, не получали образования, – спросил я его.
Тогда он улыбнулся и сказал:
– Они ведь тоже, как и ты, говорят по-испански, разве нет? Твой родной язык – испанский?
– Да-да, это правда. В большинстве своем это иммигранты из Гватемалы, Гондураса, Сальвадора, и они, как и я, прекрасно говорят по-испански, – ответил я.
– Тогда объясни им на своем языке как можно проще (я верю, у тебя получится) свои сомнения и проблемы, что мешает тебе двигаться дальше. Поверь мне. Ты пришел ко мне за советом, я твой начальник. Так вот, сделай это, и после поговорим, – сказал Лу.
Я ушел, расстроенный и обескураженный. К этому моменту я уже двенадцать лет работал в области молекулярной биологии и все глубже вникал в тему. Я привык читать лекции биологам, врачам, иногда предпринимателям во Франции, в США или во время моих поездок в Аргентину. Теперь мне надо было выступать перед абсолютно новой публикой, с совершенно иной точкой зрения. Я не очень хорошо представлял себе, как это сделать.
Признаюсь, у меня были определенные предрассудки, но в то же время предложение руководителя показалось забавным и интересным. Латиноамериканские коллеги-исследователи воодушевили меня и тоже захотели поучаствовать и показать свои работы. Я начал задерживаться на работе, чтобы иметь возможность поговорить с уборщиками, и договорился о встрече в лекционном зале Бостонской детской больницы, где выступали нобелевские лауреаты и другие известные и успешные люди. Хотя уже четыре семестра подряд меня выбирали лучшим преподавателем факультета биологических наук Гарвардского университета, той ночью я едва мог справиться с нервами. И мне предстояло выступить на испанском, а я уже много лет использовал только английский. Это было настоящее испытание.
В три часа ночи назначенного дня уборщики прервали свою работу, и мы встретились в аудитории. Волнующий момент: 25 человек, каждую ночь убиравшие этот зал, но никогда не сидевшие в нем, занимали свои места, оставляя щетки и ведра у входа. Представление началось. Я попытался объяснить как можно проще, не используя специальные термины, зачем их здесь собрали. Я подготовил презентацию в PowerPoint – графики, фотографии и диаграммы – и показал результаты, которые получил за последние два года. Сначала воцарилось уважительное молчание, однако затем некоторые осмелели и начали задавать вопросы, по большей части простые, но интересные, чтобы понять, чем именно я занимаюсь. Я уловил несколько восхищенных взглядов. Я чувствовал себя не просто аргентинцем, а латиноамериканцем, одновременно близким этим людям и далеким от них. Наконец одна женщина, как помню, она была беременна и родом из Сальвадора, поднялась со своего места и задала вопрос, благодаря которому в моей голове что-то щелкнуло и меня осенило. Не буду вдаваться в подробности – цель книги не в этом. Я показал и объяснил несколько диаграмм: черные пятна на них (в соответствии с используемой мной биохимической техникой) означали отсутствие интересовавших меня данных у пациентов. Эта женщина спросила:
