Разнообразные проявления религиозного опыта, добрые вести вперемешку с дурными. Во многих война пробудила чувство милосердия, многие не могли с этим чувством ужиться, потому что война требовала полного отказа от чувств, всем все должно быть без разницы. Люди искали убежища в иронии, цинизме, отчаянии. А некоторые в бою — только разгул смерти мог заставить их ощутить, что они еще живы. Другие просто сходили с ума; повинуясь мрачным указателям поворота, они вступали в права владения безумием, хранившимся в ожидании их прихода где восемнадцать, где двадцать пять, а где пятьдесят лет. Каждый бой давал человеку право сойти с ума, и в каждом бою кто-нибудь срывался. А остальные не замечали срыва. Как не замечали и того, что сорвавшийся человек не возвращался в нормальное состояние.
Однажды в Кхесани солдат морской пехоты открыл дверь уборной и был убит на месте взрывом подвешенной к двери гранаты. Командование пыталось свалить происшествие на просочившихся в лагерь диверсантов, но солдаты знали, что произошло на самом деле: «Да вы что, в своем уме? Станут гуки рыть тоннель, только чтобы пробраться в лагерь и заминировать сортир? Кто-то из наших чокнулся». Таких историй по ДМЗ ходило сколько угодно, люди лишь посмеивались, покачивали головами, понимающе глядя друг на друга, но ужаса никто не испытывал. О физических ранах говорили одним тоном, о душевных —совсем другим. Каждый солдат мог рассказать вам, какие психи все остальные солдаты в его отделении. Каждый знал солдат, сошедших с ума в разгар боя, в патруле, вернувшись в лагерь, в отпуске, а то и месяц спустя после возвращения домой. Помешательство стало неотъемлемой частью службы здесь, и оставалось лишь надеяться, что это не случится рядом с тобой, что никого поблизости не охватит безумие, заставляющее опорожнять обоймы в незнакомцев или подвешивать гранаты на дверях уборных. Это действительно было безумие; по сравнению с ним многое другое казалось почти нормальным: и долгие мутные взгляды, и непроизвольные улыбочки — такие же неотъемлемые элементы военного снаряжения, как плащ-палатки и автоматические винтовки. Если кому-то хотелось убедить остальных, что он действительно сошел с ума, приходилось изрядно постараться: «Вопи вовсю и без передышки».
Были люди, которые просто хотели разнести здесь все к чертям, уничтожить все, включая животных, растительность и самое землю. Им нужен был Вьетнам, способный вместиться в пепельницы их автомобилей. Это им принадлежала шутка: «Вьетнамскую проблему можно решить только одним путем. Всех дружественных вьетнамцев погрузить на корабли и вывезти в Южно-Китайское море. Потом разбомбить страну в порошок. А потом затопить корабли». Многие понимали, что победить эту страну нельзя, можно только уничтожить, и они принялись за уничтожение с захватывающим дух пылом, не оставляя камня на камне и сея семена болезни, всепожирающей лихорадки, достигшей масштабов чумы, вырывающей жертвы из каждой семьи, семьи из каждой деревеньки, деревеньки из каждого района, пока она не пожрала добрый миллион людей и заставила многие миллионы бежать от нее в поисках хлеба и крова.
