Кубок Нерона | страница 9



У меня за спиной, в дальнем конце бара, где два китайских льва из позеленевшей бронзы охраняли вход в ресторан, негромко звучало фортепиано. Черные ампирные кресла, низкие кожаные диваны на розовом ковре с узором из цветочных гирлянд; люди кругом; тихие разговоры. Я развернул «Дагенс нюхетер», которую не успел прочесть в самолете, сунул в портфель, да так и забыл. Только в гостинице нашел и ужасно обрадовался, потому что не люблю ломать свои привычки. А к числу таковых относится и чтение утренней газеты за завтраком, чтобы день с самого начала не выбился из колеи.

Посреди передовицы я услышал за спиной чей–то голос и оторвался от газеты. В кресло рядом со мной села женщина.

— Вы голландец? — спросила она и улыбнулась. Американка, судя по выговору — образованная.

— Голландец?

— Простите, не сумела удержаться от вопроса. Заглянула в вашу газету, и мне показалось, что это голландский язык.

— Нет, шведский. Хотя языки близкие, тот и другой относятся к германской группе.

— Как и немецкий?

— Совершенно верно. В противоположность романским языкам. Итальянскому, французскому и прочим.

Я замолчал, чувствуя, что еще немного — и я сбился бы на лекцию по филологии, ведь уже и тон преподавательский взял.

— Вы гость в Нью–Йорке или живете здесь? — С любопытством глядя на меня, она протянула узкую руку, украшенную большим изумрудным перстнем, к вазе с соленым арахисом.

— Прилетел на уик–энд. Хочу посмотреть кой–какие выставки. Прикладное и изобразительное искусство, антиквариат.

— Значит, вы торгуете художественными произведениями? — На ее лице отразился интерес.

Я кивнул. Можно сказать и так. Пикассо и Рембрандт, конечно, обходили стороной мой магазинчик в Старом городе, но торговал я все же произведениями искусства.

— Я стараюсь не пропускать здесь, в Нью–Йорке, аукционы Сотби и Кристи, — сказала она, доставая из черной крокодиловой сумочки золотой портсигар. — Правда, цены там дикие.

Я опять кивнул. Это еще мягко сказано.

— Сорок миллионов долларов за Ван Гога! Вы читали? За этого горемыку, который при жизни продал одну–единственную картину, и то с трудом.

Подошел официант, и она заказала «Кровавую Мэри». Водка, томатный сок и много специй.

Пока она говорила, я успел ее рассмотреть. Длинные черные волосы, у висков подколотые золотыми пряжечками, волной падали на плечи. Бледное лицо, алые накрашенные губы. Выступающие скулы делали ее немного похожей на азиатку. Глаза большие, темные, умело подведенные. Короткое, выше колен, черное платье, черные чулки. Черные лаковые туфельки с золотой отделкой, через спинку кресла небрежно перекинута черная норковая шубка.