Дома, в квартире высоко над Чёпманторг, меня встретила укоризненная Клео. Громко мяукая, она сидела на коврике у двери и смягчилась, только когда я улестил ее серебристой свеженькой салакой. Сам я удовольствовался чашкой чаю и бутербродами. Я только–только успел прибрать на кухне, как в дверь позвонили. Полвосьмого. Кто бы это мог быть?
На площадке стояла женщина в длинной черной норковой шубе, без шляпы. Короткие черные волосы, будто шлем, облегали голову, черты лица резкие, твердые. Глаза темные. Ни дать ни взять хищная птица. Соколиха. Настороженная, зоркая, стремительная. Но когда она улыбнулась, это впечатление исчезло.
— Господин Хуман?
Я кивнул, удивленно глядя на нее.
— Я — подруга Астрид,— сказала она.
— Тогда, значит, вы Грета Бергман. В общем–то я ждал вас. Входите. Вы знаете, что Астрид умерла?
Она кивнула.
— Один из друзей позвонил мне и все рассказал. Уму непостижимо. Убита... — Она помолчала.— Просто в голове не укладывается. Ну, в смысле... о таких вещах читаешь в газетах, но на самом деле они не случаются, верно?
— Увы, боюсь, все–таки случаются. К тому же у Нью–Йорка дурная слава по части убийств и насилия. Одного я не понимаю: почему ее убили? — Я сел в кресло напротив гостьи.
— Я тоже. Астрид была совершенно домашняя девочка. Сколько я ее знаю, она никогда ни во что не впутывалась. Наверно, ее убили с целью грабежа. Случайно напали и убили из–за денег.
— Полиция думает иначе. Сумочка и бумажник с деньгами и кредитной карточкой были найдены возле тела.
— До чего жестоко звучит это слово. «Тело». Какое–то оно бесстрастное, безликое.
— Простите. Я, видимо, неловко выразился, но дело в том, что ее убили не с целью грабежа.
Мы сидели у камина, я разжег огонь, принес бутылку хереса и рюмки.
— Расскажите мне, что же произошло,— тихо сказала она, расстегивая верхние пуговки на своей красной шерстяной кофте. От камина веяло приятным теплом, в отблесках огня ее лицо как бы помягчело.
— Да, собственно, рассказывать особенно нечего. Познакомились мы случайно, вместе поужинали.— И я рассказал о тех двух днях, довольно подробно, хотя и не всё.
Когда я закончил, она некоторое время молча смотрела на меня, потом сказала, пригубив херес:
Она частенько рассуждала о своих рождественских песнях. В конце концов разговоры о том, что она, мол, напоет их на пленку и пришлет мне к Рождеству, превратились у нас в этакую дежурную шутку. Ведь дальше обещаний дело не шло. До сих пор.— Она замолчала.
