Проснулся он после полудня, принял душ и спустился вниз, взял в баре большую чашку кофе и сандвич. На улице было темно, он зябко и уныло поеживался. Наверно, отчасти виноват и временной сдвиг, подумал он. Скажи спасибо, что ты не летчик и не мыкаешься этак всю жизнь. Хотя, конечно, можно летать и в Вест–Индии. На маленьких самолетах, с одного острова на другой. А лучше всего завести парусное судно — заберешь на борт горстку богачей пассажиров и курсируй в кристально чистой воде между белоснежными пляжами. Красота — плавать с дыхательной трубкой над коралловыми рифами, среди стаек ярких, пестрых рыб, загорать на песке. Пить холодное пиво.
Улыбнувшись своим мыслям, он налил себе еще чашку крепкого кофе. После этой командировки можно и на покой уйти. Яхта вряд ли стоит баснословно дорого, да и вообще, деньги — это еще полбеды. А вот выдержит ли он такую жизнь? Не заскучает ли через месяц–другой?
Он достал карту Стокгольма, которой его снабдила авиакомпания «САС». «Шератон» он уже на ней отыскал. И Старый город. Долго сидел, изучая сетку улиц, смотрел, куда какая ведет, как куда пройти. Можно ли тут быстро исчезнуть.
Немного погодя он стоял на площади Стурторг. Пошел снег, он поднял воротник плаща, поежился. Холодно, темно. Вон как далеко от Вест–Индии заехал Ладно, бог даст, он тут долго не задержится. И он мед ленно зашагал по Чёпмангатан, внимательно следя за номерами домов. Остановился у какого–то магазина. Две витрины, между ними дверь с крупной надписью золотом — «Антиквариат», а ниже, более мелким шрифтом,— «Юхан Кристиан Хуман». Итак, он у цели.
В одной витрине выставлена оловянная посуда. Он не больно–то разбирался в антиквариате, но это вроде как рококо. В другой витрине сверкал синью и белизной китайский фарфор. Дальше в помещении виднелись стулья, столы и диван, а в самой глубине — высокий шкаф.
Он взялся за дверную ручку, нажал на нее. И тотчас пожалел. Спешка–то зачем. Лучше подождать до завтра и зайти в это же время. А пока надо осмотреться, поразведать, что и как. Может, и на квартиру этого Хума–на взглянуть. Ведь антиквар живет поблизости, это он знал.
Мысли мои пришли в смятение, подумал я, когда после встречи с Ёраном Линдгреном вышел из Национального музея. Так, кажется, писали в старых романах? И как раз таковы были мои ощущения. Астрид отправила со мной в Стокгольм вазочку, купленную на блошином рынке, а Ёран говорит, что она стоит четыре миллиона. Что же мне теперь делать? Астрид умерла, но родные у нее наверняка есть? А вазочка была ее.
