По крутой лестнице мы поднялись на верхний этаж. Астрид покопалась в своей лакированной сумочке из крокодиловой кожи, отыскала звенящую связку ключей. Открыла один замок, потом второй, третий.
— Сложная система.
— Увы,— вздохнула она.— Это Нью–Йорк, тут иной раз и десять замков не спасают.
Она вошла первая, зажгла свет в маленькой прихожей, я помог ей снять длинную, шелковистую шубу. Когда я вешал шубу на плечики, на меня опять пахнуло духами.
Астрид тем временем успела войти в комнату, и вдруг оттуда донесся вскрик, сдавленный, приглушенный, словно она прикрыла рот ладонью.
Я вошел в гостиную. Большая, просторная комната. Белые стены с яркими пятнами картин. Прямо напротив двери большое живописное полотно в красных, зеленых и желтых тонах. Похоже, мексиканское. На черном полу огромный китайский ковер, выдержанный в пастельных красках. Меблировка смешанная — частью современная, частью старинная. Много английских вещей, XVIII век, отливающее медом красное дерево, преимущественно «чиппендейл».
Посредине стояла Астрид, бледная как мел. Но я смотрел не на нее, не на картины, не на мебель. Я смотрел на другое: в комнате царил настоящий разгром. Ящики письменного стола выдвинуты, книги с полок сброшены. Диванные подушки валяются на полу.
Астрид подбежала к другой двери, распахнула ее — там, в спальне, все вообще было вверх дном. Платья раскиданы по комнате, кровать растерзана, выдвижные ящики на полу — сущий тарарам.
— Звоните в полицию,— сказал я.— Здесь побывали грабители.
— Вижу,— с иронией проговорила она, тяжело опускаясь в кресло.— Лучше налейте–ка мне виски.— Она кивнула на передвижной бар у окна.— В полицию звонить бесполезно. Приедут, запишут, и все, больше мы о них не услышим. Это уже третий раз. И после каждого взлома я врезаю новые замки, побольше, помудренее. И подороже. Но все без толку. Это же наркоманы, а они сквозь стены пройдут, если нужно раздобыть денег на «наркоту».
— Что–нибудь унесли?
— Не знаю пока. Шкатулка с побрякушками пропала, но там ничего ценного не было. Подделки и всякая ерунда, за которую много не дадут. Опыт учит,— улыбнулась она и взяла у меня стакан.— Становишься фаталистом. Как я догадываюсь, такова цена за то, что живешь в «The Big Apple». Хорошо еще, не убита и не изнасилована.
— Вот видите,— сказал я.— Именно это я имел в виду, когда говорил, что предпочитаю Швецию.
— У вас там нет преступности?
— Есть, конечно, но не в таких масштабах.
— А в каких же? — усмехнулась она.— Не грабят? Впрочем, кража — это еще полбеды. Вещи всегда можно заменить. Но при мысли, что здесь побывали чужие люди, что они рылись в моих вещах, мне просто дурно становится. И зло берет.
