София зашла в ванную вымыть руки. Екатерина Сидоровна последовала за ней:
— Сонечка, может, останешься на ночь?
— Можно и на ночь. Надо только машину поставить на стоянку. А что случилось?
— Бабушка твоя совсем плохая стала, каждый день помирать собирается. Ночами плохо спит — часто плачет, заговариваться начала. Твердит, что должна с тобой о чём-то важном поговорить. Я пойду на улицу, посижу на скамеечке. Она просила вас наедине оставить, когда ты придёшь, — какие-то секреты. Господи, ну что она может тебе такое рассказать, чего я не знаю? — снисходительно заметила Екатерина Сидоровна и пожала сухонькими плечами.
София вымыла руки, прошла в спальню, села на кровать, обняла Ольгу Сидоровну.
— Бабуль, чего хандрим? Осенняя депрессия? Кто тут умирать собрался? Сейчас шоколадный торт слопаем и настроение поднимется. Никто мою бабушку шоколадом не кормит, да? Обижают мою бабулю?
— Сонечка, отец говорил, ты с германцем каким-то встречалась? Это правда или он пошутил? — не обращая на легкомысленный тон внучки, озабоченно спросила Ольга Сидоровна.
— Ну почему же пошутил, бабуль? Правда. Встречалась. А чего ты так волнуешься? Ну, это совсем не повод для плохого настроения. Немец мой благополучно отбыл восвояси, так что остаюсь я в родном отечестве, не изменив ему даже в мыслях!
— Волнуюсь, Сонечка. Есть причина.
Она помолчала, выжидая, когда захлопнется входная дверь за сестрой, и только потом продолжила:
— Не думала, что когда-нибудь откроюсь. Да, видно, время пришло. Надо, чтобы ты знала. Хочу тебе всё рассказать, хоть и трудно мне… Что-то голову сдавило. Подай-ка мне, дружок, капли, вон те.
Ольга Сидоровна показала дрожащей рукой на тумбочку.
— Что за трагическое вступление, бабуль? Ты меня волнуешь. Сколько накапать?
— Пятнадцать. Ох, как худо мне! Словно под водой плыву, сил нет. Послушай, девочка моя, ты должна знать…
Голос Ольги Сидоровны дрогнул, и она замолчала, отвернувшись. На глаза навернулись слёзы.
— Бабуль, да ты чего? Не надо так волноваться! Что за страсти?
Старушка улыбнулась через силу:
— Да, Сонечка, страсти давно минувших лет. Не могу в могилу унести свою тайну, мучает она меня. Каждую ночь думаю и думаю. С ума сойду, если не откроюсь. И никому бы не сказала, но ты сама, того не ведая, вынуждаешь меня на откровения. То на переводчицу удумала учиться… А теперь вот с немцем сдружилась…
София улыбнулась и попыталась разрядить обстановку:
— Если уж заинтриговала, колись.
