– Я тебе покажу – избавиться!.. А прощенья за что просишь?
– Не знаю, – прошелестел ответ.
– Дура ты, Катька…
– Дура, – часто закивав головой, согласилась Катерина.
– Ладно, все ведь хорошо, – твердо проговорил Серега и, увидев около погреба мешки с картошкой, строго добавил: – Не вздумай сама носить в погреб картошку! Я там долго не задержусь, приеду, сам все сделаю. И прекрати реветь: тебе нельзя нервничать!
Со двора Сергея послышался голос Наталки, и Катерина испуганно спросила:
– А как же твоя мама?
Но Сергей, не отвечая, быстро повернулся и ушел.
Все это он, лежа в повозке, уже в который раз прокручивал в уме, пытаясь убедить себя, что мать на этот раз его поймет.
– Пусть раньше было несерьезно, но теперь от ребенка куда денешься? – неизвестно кого уговаривал Серега.
Он не боялся матери, но и расстраивать ее тоже не хотел. Сергею было пятнадцать лет, когда отец от них ушел. Долгое время матери был свет не мил, и Сережа дал себе слово никогда ее не огорчать. До сих пор так и было.
Пока он предавался воспоминаниям, входная дверь дома открылась, и оттуда вывалилась шумная компания. Серега незаметно (благо уже были сумерки) выбрался из повозки и проворно шмыгнул мимо кустов к дороге, где стал поджидать всю братию, чтобы ехать домой. Прощание затягивалось. Долго желали друг другу всяческих благ, расстались в конце концов лишь благодаря заверениям с обеих сторон о ближайшей встрече.
Настя и Павел вместе со всеми вышли во двор, так и держась за руки. Когда все выходили из-за стола, молодая пара чинно сидела, как и вначале: жениховская рука лежала на коленке невесты. Проходивший мимо Антон Митрофаныч слегка заплетающимся языком сказал:
– Можешь, Паша, вставать. Невеста – твоя! Это подтвердят все, и я в том числе.
Потом, икнув, про себя пробормотал:
– Я думаю, Наталка не очень обидится.
В это время Павел вдруг о чем-то вспомнил и, коротко кивнув Насте: «Я сейчас», – бросился к повозке, где Гриша запрягал лошадей, а Митрофаныч взбивал под сиденьями сено. Пустая Наталкина кошелка лежала боком сверху на сене. Павел запустил в нее руку и вытащил оттуда яркий платок. Вернулся, смущенно протянул его Насте со словами:
– Это тебе.
И не отрывая глаз от ее лица, продолжил:
– Может, я и раньше, чем через неделю, приеду…
– Я буду ждать. Приезжай, – тихо ответила Настя.
Когда приехали в Крутой Яр, была глухая ночь. Гришка умудрился направить лошадей по другой дороге, и они плутали до тех пор, пока трезвый Павел не взял вожжи в свои руки. Трезвым был и Сергей, подсевший к ним сразу же, как выехали со двора. Но он был слишком озабочен, чтобы запоминать дорогу.
