- Во-первых, не "графья", а "графы", а во-вторых, она переписывала ему, потому что любила его и хотела ему быть полезной. Толстой работал над каждой строчкой, над каждым своим словом и поэтому многое исправлял, по нескольку раз переписывая, чтото вписывал, вставлял, изменял. Но если бы он писал школьное сочинение, он никогда бы не позволил себе подать учительнице такую тетрадь. Кстати, когда он учился, он писал аккуратно и, конечно, грамотно.
Между прочим, знал иностранные языки и, как вы заметили, безукоризненно писал по-французски. Так ч го сравнивать себя с Толстым тебе не приходится.
Все засмеялись, А я сказал:
- Я не могу принести домой тетрадь с надписью "очень плохо". Лучше я уйду из дома, как Лев Толстой.
Прозвенел звонок. Урок окончился. Мария Германовна подошла ко мне и посмотрела на меня с хитрой улыбкой:
- Ты можешь не носить эту тетрадь домой, но для этого сядь по окончании занятий в классе и перепиши это сочинение... как Софья Андреевна...
ЧАСЫ
Я перешел в пятый класс, и папа подарил мне часы.
Это были большие черные часы на цепочке. По белому циферблату с золотыми числами двигались тоненькие стрелочки. Часы тикали, и это мне нравилось больше всего. И еще мне нравилось, что я мог их вынимать из кармана и смотреть, когда же кончится урок. Я вынимал их каждые пять минут.
- Интересно, который час, - говорил я на перемене, вытаскивая из кармана часы, тряс цепочкой и вызывал всеобщую зависть.
И еще я очень любил, если кто-нибудь на улице спрашивал у меня:
- Мальчик, ты не знаешь, который сейчас час?
Тогда я степенно доставал из кармана часы, внимательно смотрел на них, прикладывал к уху, слушал радующее меня тик-так и говорил:
- Без десяти четыре.
И чувствовал себя человеком Так продолжалось примерно два месяца.
И вдруг в магазине на углу Введенской улицы, где толстый хозяин по фамилии Родэ торговал марками для коллекций, появилась в витрине марка Соединенных Штатов. Но какая марка! Она была огромная. На ней могли уместиться двенадцать обычных марок.
Она была бледно-розового цвета, и в центре ее был портрет какого-то президента. Такой марки не было ни у Грозмани, ни у Рабиновича, ни даже у знаменитого филателиста нашей школы Алявдина из последнего класса.
Трепеща от нахлынувших на меня чувств, я вошел в лавочку и, задыхаясь от волнения, спросил:
- Скажите, пожалуйста, сколько стоит большая марка Соединенных Штатов, которая у вас в окне?
- Это дорогая марка, мальчик, - сказал, улыбаясь, Родэ, он сам сидел за прилавком. - Она стоит двадцать пять рублей. Это тебе не по карману. Это очень редкая марка.
